Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов Страница 19

Назначение на должность начальника Генерального штаба генерала Палицына, многолетнего сотрудника великого князя Николая Николаевича, ясно указывало, что в гору идет влияние последнего. И действительно, почти одновременно с новым назначением генерала Палицына был учрежден Совет государственной обороны, во главе которого оказался великий князь Николай Николаевич. Вместе с тем, спешно вызванный из деревни в Петербург, он заменил одновременно и великого князя Владимира Александровича, дядю императора Николая II, на посту главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа. Этот последний пост ввиду положения, создавшегося в России, в частности в Петербурге, получил к тому времени исключительную важность, так как в руки лица, находившегося во главе войск столичного округа, по существу, передавалась судьба столицы, а с нею и всей империи.

Общеизвестно, что граф Витте, недавно вернувшийся из Северной Америки, после заключения мира с Японией усиленно советовал в интересах общего успокоения даровать стране конституционные начала, во изменение никого не удовлетворившего закона о «Булыгинской» Думе, которым предусматривалось «непременное сохранение основных законов империи». Названное лицо, таким образом, являлось вдохновителем идей, положенных в основу манифеста 17 октября и новых основных законов, приуроченных к нему. И хотя установленные новые положения заключали в себе много неопределенностей, недомолвок и даже противоречий, тем не менее едва ли, однако, серьезно можно оспаривать то положение, что с утверждением их Россия должна была считаться государством, вступившим на конституционный путь.

«Никакой закон, – говорилось в одной из статей новых основных законов, – не может восприять силы без одобрения Думы».

Правда, граф Витте намечал также возможность другого пути, заключавшегося в предоставлении особо доверенному лицу диктаторских полномочий для подавления всяких попыток к установлению более свободного образа жизни. Но в прочность этого пути, как я уже говорил, сам Витте не верил.

«Казни и потоки крови, – выражался он в одной из своих записок, – только ускорят взрыв. За ними наступит дикий разгул, неизменный спутник человеческих страстей».

Конституционные идеи, проводившиеся С.Ю. Витте, вначале не встретили особого сочувствия при дворе. Они шли вразрез также интересам правящих кругов, хранивших убеждение в том, что только самодержавие есть наилучший способ управления Россией. Поэтому довольно многочисленные записки графа Витте, касавшиеся данного вопроса, подвергались неоднократной критике в разного рода высших заседаниях, в совещаниях, в состав которых даже не всегда привлекался сам автор названных записок. Наиболее горячим противником идей графа Витте явился И.Л. Горемыкин, бывший министр внутренних дел – старый государственный деятель, являвшийся, как мы увидим дальше, и в будущем верным стражем всех охранительных тенденций. И если тем не менее в 1905 г. победило либеральное течение, то этой победе, несомненно, способствовала та позиция, которую занял в данном вопросе великий князь Николай Николаевич. Призванный в это время на пост главнокомандующего войсками столичного округа, он, по-видимому, и предназначался на роль того диктатора, который в случае отказа от дарования стране конституции должен был подавить в народе «до корня» всякое стремление к установлению более современных начал жизни.

Великий князь Николай Николаевичу, однако, на себя этой роли не принял. Он твердо заявил, что лично находит уступки необходимыми, и вместе с тем предупредил, что военная диктатура вообще неосуществима вследствие недостаточности войск и полного расстройства их, явившегося в результате только что законченной войны с Японией.

Говорят, что и другое приближенное к государю лицо – Д. Трепов, рекомендовавший вначале политику «Патронов не жалеть», посоветовал царю уступки.

Эти уступки выразились в изданном манифесте 17 октября, каковым актом имелось в виду придать дарованным свободам характер лично исходивших от государя императора.

Рассказывают, что у великого князя в дни, предшествовавшие 17 октября, было свидание, имевшее решающее значение, с одним из видных представителей рабочего движения, неким Ушаковым. Ушаков был сам рабочим экспедиции заготовления государственных бумаг. Наблюдая все происходившее кругом, он вынес твердое убеждение в необходимости уничтожения самодержавия путем дарования «самим царем» стране конституции. В таком акте он усматривал наиболее действительный способ замирения русского народа и борьбы с республиканскими веяниями.

«Русский народ за сотни лет привык к монархическому принципу, – говорил он, – и едва ли желает в этом смысле изменения, но он не удовлетворен существующими способами управления Россией и стоит за то, чтобы ему была дана возможность принимать участие в выработке законов и вообще в решении государственных дел».

Об этом Ушакове упоминает в своих воспоминаниях С.Ю. Витте, который также свидетельствует о факте свидания названного рабочего с великим князем.

Будучи вызван в Петербург императором, великий князь только что приехал в столицу. Зная, что ему предстоит с царем вести беседу о происходящих событиях, и желая поближе познакомиться с их сущностью, он выразил согласие на свидание с Ушаковым, приобретшим довольно громкую известность своей осведомленностью и положением в рабочих кругах. Приглашенный в дом великого князя на Михайловской площади, Ушаков стал развивать перед великим князем свои взгляды и убеждать его повлиять на царя пойти на уступки.

Вначале великий князь выразил полное несогласие со взглядами своего собеседника.

«Я старый солдат и верный слуга своего государя; только самодержавный образ правления, по моему мнению, может России гарантировать пользу». При этом великий князь, по рассказу Ушакова, проявлял крайнее возбуждение и даже с сердцем откинул стул, мешавший его обычной нервной жестикуляции. Но с развитием беседы и доводов в пользу уступок он стал успокаиваться. Ушаков говорил, что вода в реке не стоит на месте, а течет вперед, что против ее напора ничто не устоит, что расчеты на солдатский штык ненадежное средство, ибо солдат – тот же крестьянин или рабочий, а офицеры, будучи преданны монарху, все же видят недостатки существующего управления, и еще в начале XIX столетия наиболее передовые из них стали проявлять склонность к конституции. Великий князь, как лицо, близко стоящее к верховному главе государства и пользующееся его доверием, обязан при таких условиях открыть царю глаза, чем может быть спасен сам монархический принцип, к которому русский народ привык в течение многих веков.

После некоторого молчания великий князь, по существующему рассказу, в глубоком раздумье произнес: «Все это гладко на словах, но как провести эти идеи в жизнь!.. Хорошо, – добавил он наконец решительно, – я попытаюсь сделать что могу. Я всегда счастлив служить государю и Отечеству…»

Я не могу, конечно, ни отрицать, ни утверждать достоверность этой беседы. Но я могу с полным убеждением отметить, что если этой беседы и не было, то она могла быть, до такой степени она соответствует внутреннему облику великого князя. Тут все есть: и его доступность, и бесконечная преданность монархическому принципу как таковому, и его горячность в начале разговора, и его отзывчивость к убежденно сказанному разумному и логическому слову, и, наконец, его беспредельная любовь к отечеству, которая превалировала над всеми остальными чувствами, как бы эти последние в нем ни были заложены.