Моя автобиография. Совет молодому торговцу - Бенджамин Франклин Страница 19

Благодаря нашим дебатам я настолько вошел в курс дела, что написал и напечатал анонимную брошюру по этому вопросу, озаглавленную «Природа и необходимость бумажных денег».

Она встретила хороший прием среди простого народа, но богатым она не понравилась, так как увеличила и усилила требование дополнительного выпуска бумажных денег, а так как среди них не оказалось авторов, способных ответить на мою брошюру, то их оппозиция ослабла и закон о выпуске бумажных денег был принят большинством Палаты. Мои друзья в Палате, считавшие, что я оказал им услугу, сочли уместным вознаградить меня, поручив мне печатать бумажные деньги; это была выгодная работа, которая мне очень помогла. Так способность владеть пером доставила мне еще одно преимущество.

Время и опыт с очевидностью доказали пользу бумажных денег, так что впоследствии против них не выдвигалось серьезных возражений; количество бумажных денег вскоре возросло до пятидесяти пяти тысяч фунтов, а в 1739 году – до восьмидесяти тысяч; в течение всего этого времени торговля, строительство и численность населения непрерывно росли. Впрочем, теперь я считаю, что есть пределы, далее которых рост бумажных денег может оказаться вредным.

Вскоре после этого я получил через посредство моего друга Гамильтона заказ на печатание бумажных денег для Ньюкасла. Тогда я считал это выгодной работой; ведь малое кажется великим тем, кто имеет малые средства, а для меня это было и в самом деле большим преимуществом и подспорьем. Благодаря мистеру Гамильтону я получил также печатание законов и избирательных бюллетеней правительства; эта работа оставалась у меня все время, пока я занимался типографским делом.

Тогда же я открыл небольшую лавочку писчебумажных принадлежностей, в которой продавались всевозможные бланки – самые безупречные, какие когда-либо у нас появлялись.

Была у меня и бумага, пергамент, книги для торговых записей. Мне помогал в этом деле мой друг Брайнтнал. Некий Уайтмэш – наборщик, с которым я познакомился в Лондоне, прекрасный рабочий, теперь приехал ко мне и аккуратно и усердно работал со мною. Кроме того, я взял ученика – сына Аквила Роуза.

Я начал постепенно выплачивать свой долг за типографию. Для того чтобы обеспечить мой кредит и репутацию как торговца, я старался не только быть трудолюбивым и бережливым в действительности, но и избегать всякого внешнего проявления противоположных качеств. Я одевался просто, и меня никогда не видели в местах праздных развлечений. Я никогда не занимался ужением рыбы или охотой; книга, правда, иной раз отрывала меня от моей работы, но это случалось редко и оставалось незамеченным, так что не вызывало сплетен. Чтобы показать, что я не брезгаю своим делом, я иногда привозил домой бумагу, купленную мной в магазине, на тачке. Я слыл трудолюбивым и преуспевающим молодым человеком, аккуратно платящим по счетам. Купцы, ввозившие канцелярские принадлежности, просили у меня заказов; другие предлагали снабжать меня книгами, и дела мои шли прекрасно. Между тем дело Кеймера с каждым днем все более приходило в упадок, кредит его уменьшался, и, наконец, он вынужден был продать свою типографию, чтобы удовлетворить кредиторов. Он уехал на Барбадос и прожил там несколько лет в очень плохих условиях.

Его ученик Давид Гарри, которого я обучил, когда работал вместе с ним, купил материалы Кеймера и обосновался на его месте в Филадельфии. Вначале я опасался сильной конкуренции со стороны Гарри, так как его друзья могли ему в этом помочь и были в этом заинтересованы. Поэтому я предложил ему товарищество, которое он, к счастью для меня, с презрением отверг. Он был очень горд, одевался джентльменом, жил на широкую ногу, предавался развлечениям и удовольствиям за границей, залез в долги и запутал свое дело, которое вскоре пришло в упадок. Ему ничего не оставалось, как последовать за Кеймером на Барбадос, захватив с собой типографию. Там этот ученик нанял своего бывшего хозяина в качестве подмастерья; они часто ссорились, и Гарри постоянно был по уши в долгах. Наконец, он был вынужден продать шрифты и вернуться к сельскохозяйственным работам в Пенсильвании; человек, который купил их, нанял работать с ними Кеймера, который умер спустя несколько лет.

Теперь единственным моим конкурентом в Филадельфии остался старый Бредфорд, богатый и состоятельный человек; типографским делом он занимался мало и небрежно и не слишком о нем беспокоился. Однако, поскольку он заведовал почтовой конторой, его считали лучше информированным. Его газета считалась более подходящей для помещения объявлений, чем моя, и потому она всегда получала значительно больше объявлений, что было очень выгодно для него и убыточно для меня. Дело в том, что хотя в действительности я получал и рассылал газеты по почте, широкой публике это не было известно, ибо то, что я посылал, развозилось подкупленными мною конными почтальонами, которые получали мои материалы тайным образом, так как Бредфорд был настолько жесток, что запрещал делать это, к крайнему моему возмущению. Я находил его поведение настолько низким, что впоследствии, оказавшись в его положении, старался никогда ему не подражать.

Я продолжал столоваться у Годфрея, занимавшего с женой и детьми часть моего дома и имевшего один прилавок в моем магазине для продажи своих изделий из стекла, впрочем, он работал мало, ибо всегда был поглощен своими занятиями математикой. Миссис Годфрей задумала женить меня на дочери своего родственника. Она заботилась о том, чтобы мы часто встречались, пока я со своей стороны не начал серьезно ухаживать за этой девушкой, действительно обладавшей большими достоинствами. Родители поощряли меня, приглашали то и дело на ужин, оставляли нас наедине, пока, наконец, не настало время объясниться. Миссис Годфрей занялась нашим маленьким договором. Я сообщил, что ожидаю получить за дочерью ее родственника сумму, достаточную для уплаты оставшейся части долга за типографию, не превышавшей в то время, я думаю, ста фунтов. Она передала мне, что у них нет столько свободных денег. Я сказал, что они могут заложить свой дом. Через несколько дней последовал ответ, что они не одобряют этого брака, что, наведя справки у Бредфорда, они узнали, что типографское дело недоходное, что шрифты быстро изнашиваются и приходится покупать новые, что Кеймер и Давид Гарри потерпели один за другим неудачу и меня, вероятно, вскоре постигнет та же участь. Поэтому мне было отказано от дома, а дочери запрещено выходить на улицу.

Не знаю, было ли это действительно переменой мнения или только уловкой, рассчитанной на то, что наша взаимная привязанность слишком велика, чтобы я мог пойти на попятный, и мы поэтому поженимся тайком, так что они смогут давать или не давать нам средства по своему усмотрению. Но я заподозрил этот мотив, возмутился им и больше не ходил в этот дом. Позже миссис Годфрей принесла мне более благоприятные известия об их настроениях и пыталась снова наладить отношения, но я заявил, что безоговорочно решил никогда не иметь ничего общего с этой семьей. Это решение не понравилось Годфреям. Мы поссорились, и они уехали, оставив мне весь дом. После этого случая я решил больше не пускать жильцов.

Но это событие заставило меня серьезно подумать о женитьбе. Я огляделся вокруг и попытался завести в нескольких местах знакомства, но вскоре столкнулся с тем обстоятельством, что, так как типографское дело всюду считалось неприбыльным, я не мог рассчитывать получить за женой деньги, – разве только за такой, которая меня не устраивала в других отношениях. Между тем неукротимые страсти юношеского возраста часто толкали меня на связи с женщинами легкого поведения, которые встречались на моем пути, что влекло за собой известные расходы и большие неудобства, а также постоянную угрозу моему здоровью, особенно меня страшившую, хотя, к моему величайшему счастью, я избежал этой опасности.