Елизавета Тюдор. Дочь убийцы - Виктория Балашова Страница 19

— Тебе же уже объяснили её родственники: человек сказал, что он от тебя. Она поверила и поехала. Женщины часто ведут себя простодушно, — хмыкнул граф.

— Если он её обманул, то что он хочет? — недоумевал Фредерико. — Держат Матильду в Кадисе давно. От меня ничего не требуют и её не отпускают. Не пойму.

— Вот это и постарается разузнать Гийом, — терпеливо втолковывал де Вилар, — тебе там появляться рискованно. Этот человек может знать тебя в лицо. Он испугается и неизвестно, что предпримет.

Оставалось только согласиться с доводами графа. Привычным путём Фредерико отправился в Париж забрать письмо и затем — в Лондон. На этот раз Ла-Манш не штормило. Без всяких преград он добрался до конечной цели своего путешествия. В Лондоне только и говорили о разводе короля. Как понял Фредерико, Анна понравилась всем, кроме Генриха. А ведь жену искали ему долго: ни французские, ни испанская принцессы ни в какую не соглашались выходить замуж за короля, который рубит головы своим жёнам, аннулирует с ними браки или они просто-напросто мрут во время родов. Прямо скажем, картина складывалась ужасная. Не все в этом винили самого короля, многие перекладывали ответственность на проклятие, витавшее над родом Тюдоров.

— Говорят, — делился с Фредерико случайный знакомый, остановившийся на том же постоялом дворе, — их власть не может быть крепка, потому что получили они корону нечестным путём. Тюдоры — незаконные наследники престола, — шептал он на ухо Фредерико, оглядываясь по сторонам. — Господь не даёт Генриху сыновей, потому что не хочет, чтобы они продолжали править страной. Да ещё ведь наш король проклят папой. И не единожды. Ему хоть бы что: он под защитой дьявола. А вот жёны его умирают одна за другой. И дети тоже, — пьяный собеседник откинулся на стуле, довольный произнесённой речью.

— Но последняя жена осталась в живых, — заметил Фредерико.

— Она — немка. Говорят, их так просто не сживёшь со света. И потом, бывшая королева согласилась стать сестрой короля и особенно с ним не спорила. Так что ей достался дворец, деньги и положение при дворе. Впрочем, кто знает, что её ждёт дальше?

«Интересно, что пишут по этому поводу в письме из Парижа?» — задал сам себе вопрос Фредерико. Его так и подмывало открыть послание и прочитать его содержимое. Все эти годы он сдерживал себя, как мог, не без оснований полагая, что незнание отчасти делает его жизнь более безопасной: «Ignorance is blessing» [5].

Вернувшись после ужина к себе в комнату, он достал из-за пазухи сложенный листок бумаги, запечатанный большой сургучной печатью. Покрутил его и так и эдак. Поднёс поближе к свечке. Ничего не просвечивало сквозь плотную бумагу. Отрывать печать Фредерико не решился: удастся ли снова её прилепить обратно, он не знал, так как никогда не пытался такое проделать.

«Сначала попробую запечатать обычный лист бумаги. Потом отлеплю и попробую прилепить снова. Вот так и выясню, заметно ли будет, что письмо читали».

Почему Фредерико вдруг захотелось начать читать послания, которые он перевозил, ему самому было непонятно. Но желание прочно засело у него в голове, не отпуская. «И что с того? — размышлял он ночью, ворочаясь с боку на бок. — Какое мне дело до всех этих королевских интрижек? Спокойно возил эти письма, а тут вдруг решил почитать, что они там пишут...»

Так он и заснул под утро, не догадываясь, что порой нашими поступками руководит сам Господь, направляя их туда, куда мы сами иным путём никогда не попадём.

Светало. Скоро в Англии должна была появиться новая королева. Пятая жена Генриха Восьмого, третья мачеха для Марии, Елизаветы и Эдуарда.

Одна рука даёт, другая отбирает. Если бы только на этом король остановился. Но в странном порыве наказать Томаса Кромвеля он пошёл гораздо дальше: Генрих его просто-напросто казнил. То есть сначала, как это принято, посадил в Тауэр, а потом уже отрубил голову. Всем такой поступок казался странным, но если бы Фредерико читал письма, которые он возил из Франции в Англию, то он легко смог бы объяснить, что произошло. Впрочем, до поры до времени испанцу подобное в голову не приходило.

Новоявленный граф Эссекс умолял короля его помиловать, но вокруг было слишком много врагов, заинтересованных в том, чтобы сэра Томаса убрали.

* * *

Елизавета помнит, каким был тогда отец. Он весил сто сорок килограммов, а то и больше, потому что ел часто и много, ни в чём себе не отказывая. Генрих с трудом двигался, но в то время ещё ходил сам. У него страшно болели ноги, особенно та, на которой никак не хотела заживать рана. Он стал гораздо раздражительнее, чем раньше, из-за постоянной, не утихающей боли. Его голос пугал окружающих теперь не потому что грохотал, как волны, обрушивающиеся на берег во время шторма, а потому что гнев короля превратился в неконтролируемый поток, готовый смести со своего пути всякого. Но Бэт отца, как и прежде, не боялась. Она его жалела...

* * *

— Кромвель, — Генрих поднял тяжёлый взгляд на герцога Норфолка, — в чём мы его обвиняем? Он находится в Тауэре и ждёт суда. Надо что-то решать.

— Если ваше величество распорядится, то Кромвеля казнят без суда и обвинительного приговора, — вкрадчиво произнёс герцог. — Зачем устраивать суд, если граф Эссекс всё равно будет твердить, что невиновен?

Нога заболела сильнее, чем обычно. Королю хотелось закончить надоевшую беседу как можно быстрее.

— Он подобрал для вас неподходящую жену, — продолжал Норфолк.

— Он же и исправил собственную ошибку. Кромвель нас развёл. — Генрих, с трудом поднявшись из огромного кресла, пересел к столу.

— Сначала подобрал жену, а потом с ней развёл. Не кажется ли вам такой поступок странным? Стоило ли изначально настаивать на этом браке? Это же была его идея.

Генрих, постанывая то ли от удовольствия, то ли от боли, вонзил зубы в сочный кусок мяса. По массивному подбородку потёк жир. Он капал на рубашку, но король не обращал на это ни малейшего внимания.

— И потом, — не унимался Норфолк, — слишком уж он рьяно проводит церковную реформу. Не много ли денег скопилось в его собственных карманах? И не слишком ли он настаивает на реформировании? Англия не отказывается от католической веры, мы только перестали признавать единовластие папы, — герцог откашлялся, — потому что единственным указом нам служит желание вашего величества.

Генрих продолжал есть. В полной мере наслаждаться пищей ему мешал продолжавший говорить герцог. «Надо выставить его за дверь», — подумал король.

— Хорошо. Мы велим казнить Кромвеля без суда. Мне вполне достаточно того, что вы сказали, для вынесения приговора, — Генрих протянул руку за следующим куском, — идите.