Средневековая Москва. Столица православной цивилизации - Дмитрий Володихин Страница 2

Казалось, всё в русском обществе подчинено властному дыханию войны…

Где же тут найти силы на что-нибудь другое? Откуда выделить ресурсы для нового творческого подъема? Да есть ли люди, вполне обученные и одаренные, чтобы вывести русскую культуру из состоянии светильника, повешенного на столбе посреди военного лагеря?!

Если бы в ту пору Россия превратилась в «новую Македонию» – царство могучее, богатое сильными воинами, но в творческом плане бесплодное и зависимое от соседних народов, ее бы, очевидно, ждала бы та же судьба: распасться, создав империю и растворив собственную ничтожную культуру в высоких культурах завоеванных народов.

Слава богу, этого не произошло.

Россия жила бедно. Однако у нее нашлись и силы, и средства, и люди для создания высочайших образцов литературы, искусства. Именно в ту пору творил иконописец Дионисий, воздвигались величественный Успенский собор в Кремле, чудесный храм Вознесения в Коломенском, затейливый собор Василия Блаженного; именно тогда появились на свет «исторические энциклопедии» XVI столетия – колоссальные летописные своды; именно тогда создана была «Повесть о житии Петра и Февронии Муромских» – интеллектуальный бестселлер русского Средневековья; именно тогда Москва дала в своих «судебниках» общее право и общую справедливость для всей Руси.

Книгопечатание явилось чрезвычайно важным шагом в том же направлении. Страна жаждала духовного просвещения. Запад – включая и славянские народы – обзавелся первоклассным инструментом для просветительской работы. Русская цивилизация не могла остаться в стороне, ей требовался такой же инструмент духовного обогащения. Особенно учитывая, что русский воин постепенно уходил все дальше на восток, а за воином шел священник, от которого требовалась миссионерская работа на землях, по сию пору либо отрицавших веру Христову либо вовсе не знавших ее…

Итак, Россия, развиваясь за пределы абсолютной милитаризации, нуждалась в собственном книгопечатании; но оно всегда было исключительно дорогим, технологически сложным и высокоинтеллектуальным производством. Поэтому оно не стало частным делом ученого московского дьякона Ивана Федорова, знаменитого первопечатника. Потребовалось совокупное усилие Российского государства и Русской церкви, чтобы решить эту сложную задачу. Государство в лице Ивана IV осознало необходимость принять на себя этот труд, проявило волю и нашло материальные средства. Церковь же отыскала грамотных, энергичных исполнителей и дала полное свое одобрение началу книгопечатания в стране.

Введение книгопечатания в России было великим актом просвещения. С самых первых его шагов, с младенчества, Русская церковь, включая высших ее иерархов, выдающихся книжников XVI столетия, была добрым другом и щедрым покровителем книгопечатания, никогда не проявляя к нему враждебности. Да и странно было бы вредить плоду собственных усилий!

Для наших времен, наверное, это парадокс, но правда такова: в Московском царстве Церковь являлась главным просветителем народа, притом просветителем искусным и деятельным. Львиная доля титанических усилий, направленных к установлению печатного дела в России, сделана русским духовенством, и, следовательно, в том, что на Русской земле укоренилось книгопечатание, в очень значительной степени заслуга Церкви.

Вот почему столь важны Иван Федоров, вышедший из руки Церкви, и все его дело, для русского духовенства – поистине родное. Вот почему День православной книги прочно связан с зарею книгопечатания в нашей стране.

Русское книгопечатание начиналось не в Москве и не при Иване Федорове. Оно имеет длительную предысторию.

Хорошо известно, что книгопечатание пришло в Европу через Иоганна Гутенберга в середине XV столетия. Довольно быстро появилась славянская ветвь типографской деятельности, очень скоро давшая отросток кириллического, то есть восточнославянского, книгопечатания. Уже в начале 1490-х годов немец Швайпольт Фиоль открыл в Кракове типографию, работавшую с кириллическими шрифтами. Первыми его изданиями были литургические книги – «Октоих» и «Часослов» (обе 1491). В то время в состав Польско-Литовского государства входили обширные русские земли (вся территория современной Белоруссии, треть или более того территории современной Украины, несколько областей современной России), традиционно, на протяжении многих веков, населенные православными жителями. Они нуждались в кириллической богослужебной литературе, и Швайпольт Фиоль, видя, что, удовлетворяя эту потребность, можно обогатиться, решил с помощью своей печатни насытить православные общины наиболее востребованными книгами. В середине 1490-х годов некий иеромонах Макарий открыл печатное кириллическое производство в столице Черногории – Цетинье. Он проходил обучение у итальянцев, в Венеции – одной из главных цитаделей раннего европейского книгопечатания. Факты выхода кириллических книг множились, и, естественно, в конечном итоге первые типографии появились и на Руси.

Однако словосочетание «на Руси» в те времена (конец XV – начало XVI столетия) еще не значило «в России». Громадная Литовская Русь, то есть ожерелье городов и областей, когда-то являвшихся частью единого Древнерусского государства, а впоследствии оказавшихся под властью Великого княжества Литовского [1], находилась за пределами России, или, как порой называли нашу страну, Московского государства. Так, например, Полоцк – крупный русский торговый город, центр древнего княжения, обладавший к тому же высокой культурой, – с XIV века являлся частью Великого княжества Литовского. Именно этот город сказал веское слово в устроении русского книгопечатания.

Уроженец Полоцка Франциск Скорина стал звездой первой величины на небосклоне восточнославянской культуры и русского просвещения. Он говорил о себе, что рожден «в русском языке», или, иначе, в русском народе. В ту пору этногенез русских и белорусов шел относительно медленными темпами, а этногенез украинцев фактически по-настоящему еще не начался. Политическая культура различалась уже заметно, православная вера была общей, быт имел еще не столь уж много различий, а относительно языка, на котором говорил Скорина и его единоплеменники, ведутся споры. Его называют то «старобелорусским», то «западнорусским», поляки же просто именовали его «русский язык». В XVI веке именно его чаще всего использовали на территории Великого княжества Литовского как государственный, в том числе и в делопроизводстве (позднее его вытеснит польский). Этот язык гораздо ближе к русскому, чем польскому. Более того, он гораздо яснее для современного русского, чем современный белорусский. А жителями России первой половины XVI века он воспринимался фактически как вариация их собственной речи – с незначительными особенностями. Воспринимался он по обе стороны «литовского рубежа» легко и просто, без проблем. Пройдут века, прежде чем различие станет по-настоящему серьезным, ощутимым…