Феномен Александра Невского. Русь XIII века между Западом и Востоком - Вадим Долгов Страница 2

И вот уже проводится конференция под названием «Украинско-российские отношения периода Средневековья». Причем конференция, по заявлению организаторов, приурочена к 850-летней годовщине взятия Киева войсками Андрея Боголюбского в 1169 г. Степень абсурдности подобной постановки проблемы уже почти перестала удивлять. Такими темпами «ученые» дойдут до проведения конференции «Отношения между СССР и США периода раннего Средневековья» или «Осада и взятие Иерусалима войсками стран НАТО в 1099 году».

Политическая возня, развернувшаяся вокруг темы политической и культурной интеграции русских земель домонгольского периода, создает определенные помехи для решения этого вопроса. Но в целом наука располагает достаточным количеством источников, чтобы решить большую часть возникающих вопросов.

Была ли Русь единым государством? Была, несомненно. Понятно, что институт государства, как и все социальные институты, должен рассматриваться исторически. Средневековое государство отличается от современного так же, как отличается от современной средневековая семья, средневековая денежная или школьная системы. Но с поправкой на специфику эпохи, наличие единого политического образования вполне очевидно. Что связывало различные русские земли в единую политическую систему?

Во-первых, род Рюриковичей, который коллективно владел территорией Руси и весьма ревностно охранял свою монополию на власть. Единственный раз в летописи встречается ситуация, когда их монополия на княжеское достоинство была поставлена под сомнение: новгородцы просили у Святослава князя себе, а никто из его детей не захотел ехать. Послы пригрозили: «Аще не поидете к намъ, то налезем князя собе» [2]. Все, однако, разрешилось благополучно – в Новгород поехал Владимир. Описанный случай является, конечно, исключением, лишь подтверждающим правило. Поведение новгородцев можно объяснить, во-первых, нетвердостью обычая, связывающего род Рюриковичей с Русью: Владимир был представителем всего лишь четвертого поколения. Во-вторых, близостью Скандинавии, откуда, при необходимости, можно было призвать еще какой-нибудь княжеский род, как в свое время был призван сам Рюрик. В более поздние времена вопрос даже не ставился. Был, правда, случай, когда князем попытался стать галицкий боярин Владислав Кормиличиц. Выгнав малолетнего Даниила Романовича с матерью из города, он принялся править вместе со своими товарищами Судиславом и Филиппом. Собравшиеся на совет король, владимирские бояре, княгиня, вдова Романа, князья презрительно говорили: «Володиславъ княжится» [3], а не «княжит». После чего не по чину возвысившийся боярин был «ят» и мучим.

Единство русских земель поддерживалось не только генеалогическим единством правящего рода, но и принципом лествичного восхождения, согласно которому князь, начав свое княжескую карьеру в маленьком городе одной части Руси, по ходу жизни успевал побывать в качестве князя во всех остальных ее частях. Так, например, дед нашего героя – Мстислав Мстиславич Удачный, начав восшествие по княжеским ступеням с маленького южного Треполья под Киевом, затем перебрался в Торопец (современная Тверская область), долгое время правил в самой северной русской столице – Новгороде, не меньше в самой юго-западной – Галиче, и закончил жизнь в Торческе – почти там, где начал, в пятидесяти километрах от Треполья. Ни один читатель летописи в здравом уме не разглядит в его перемещениях переход из одного самостоятельного государства в другое. Это игра на единой шахматной доске, которая целиком входит в зону внимания русских летописцев. Региональные летописные традиции, появившиеся в XII в., конечно, имеют вполне понятный дифферент в сторону местной событийной канвы и демонстрируют очевидный региональный патриотизм. Но при этом никогда не выпускают из виду общерусский общественно-политический поток, который для них выступает верхним таксономическим пределом. То есть, например, для новгородского летописца события, происходящие в Киеве или Владимире, соединяются в единую событийную цепочку с тем, что происходит в Новгороде, а вот скандинавских, польских или византийских событий он практически не видит и в повествование не вплетает.

Не менее четко институализированный признак – церковная организация. При крещении была создана киевская митрополия. Предстоятель носил титул митрополита Киевского и всея Руси. Пространство, на которое распространялась власть русского митрополита, было определено вполне четко, ведь на нем осуществлялась его административная деятельность. В отличие от государства, которое пережило во второй половине XII в. дробление, церковь оставалась вполне монолитной иерархической структурой.

Географические координаты Руси в источниках определены вполне конкретно в тексте XIII в. «Слово о погибели земли Русской»: «О, светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви». Русь на севере выходит к «Дышючему» морю, то есть к Северному Ледовитому океану. На востоке граничит с землями восточнофинских племен (мордвы и марийцев), а также с землями тюрков – болгар. Важным географическим ориентиром является город Устюг, который в те времена был городом на северо-восточном пограничье. Как видим, земли Северо-Восточной Руси никак особо автором «Слова» не выделяются. Русь представлена монолитным образованием, вызывающим уважение сопредельных народов и стран.

Есть и несколько более поздний источник «Список русских городов дальних и ближних», относящийся к XIV в. География этого списка включает в себя весьма обширные пространства от Черного моря до Балтийского [4].

Таким образом, серьезных сомнений в том, что представляла собой Русь в территориальном и государственно-политическом смысле, нет.

Несколько сложнее вопрос с этническом и, шире, социально-психологическом содержании этого термина. Осознавали ли люди Древней Руси ее как целостность даже в те времена, когда территория эта была разделена между разными княжениями? И вопрос еще более существенный: как формировалось сознание групповой общности? В каком качестве Русь существовала в умах современников: как этнос или как конфедерация самостоятельных государств, соединенных только единой княжеской династией и властью митрополита Киевского? Вопрос принципиальный, ведь подчас сознание групповой общности – единственная связующая нить, составляющая источник жизни социума тогда, когда более «материальные» связи по тем или иным причинам «не держат». Более того, в ретроспективе особенно явственным становится факт, что чаще всего в определении границ исторических общностей иных критериев, кроме существовавших у людей представлений о том, где они пролегают, просто нет [5]. По словам Л.Е. Куббеля, «в обществе доклассовом, особенно на ранних стадиях и в пору расцвета родового строя, в силу нерасчлененности общественного сознания людей такого общества потестарное и этническое сознание практически совпадают. Более того, этническое сознание и самосознание в доклассовом обществе может выполнять, по существу, потестарные функции» [6].