Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори - Габриэль Готье Страница 2

В том, что я поступала с нерадивыми девками так, как должна поступать любая добропорядочная хозяйка, которая хочет, чтобы ее дом не развалился от бесполезного безделья челяди?.. Они, эти священники, каждый на свой лад, повторяют слова, которыми Турзо в тот день, когда он ворвался в мою кухню, пытался воззвать ко мне. Какие же они глупцы!

Священник будет заклинать меня покаяться в колдовстве. Это совсем глупо. Разве моя красота, которой я сияла в те времена — это не знак Божий, знак того, что мне не в чем каяться? Моя земля издревле славилась женщинами, которые знают, как продлить красоту, как удлинить жизнь и счастье. Они, как и все на моей земле, принадлежат мне — и эти женщины, и эти знания. И те книги, которые иногда привозили мне гости — разве это не моя собственность? Священники говорят, что это — черная магия, которая противна Господу. Но как Господу может быть противна природа? Как ему может быть противна красота, молодость и долгая жизнь вернейшей его слуги?

Священник, если он узнает всю правду, если он сможет увидеть дальше собственного носа, думаю, тут же сойдет с ума. Ему и многим другим никогда не понять моих истинных целей. Вернее — всего одной цели, которая вела и вдохновляла меня все это время.

* * *

Они говорят, что меня заточили сюда, потому что я грешна. Нет, меня заточили сюда, потому что все вокруг — безумцы. Они, должно быть, послушались наветов рыжего, ненавистного мне воспитателя моего сына, который уже давно мечтает, о том, чтобы досадить мне. Этот черный человек просто корчился от моего сияния. Да, конечно, сына воспитывать у него получалось неплохо, но никто не давал ему права лезть в мои дела и чернить меня, приписывая несуществующие преступления. Это он, я знаю, подговорил священников, это он написал новому королю, это он сбил с толку Турзо…

Как мог Турзо поверить? Соратник моего Ференца, который прошел с ним огонь и воду? Разве не Турзо спас однажды его, вернул мне моего любимого мужа, когда я уже ни на что не надеялась? После смерти Ференца Турзо первым предложил мне руку и сердце. Но я не так глупа, чтобы связывать себя очередными узами брака. Я разделила с ним постель, но не величие моего рода и не мои богатства. Ему было и этого довольно, но, может быть, ему нужно было что-то еще? Может быть вся его приветливость — это лишь желание завладеть моими землями? И если это так — я не удивляюсь тому, что Турзо поверил этому рыжему пройдохе.

Они обвинили меня в преступлениях, во всех смертных грехах. Хорошо, обвиняйте, но не смейте ко мне прикасаться, не смейте забирать моих слуг. Мою милую Илону, моего смешного горбуна Яноша, мою верную Дорко! Они забрали и Катерину, и лишь ее оставили в живых. Других обвинили в делах, противных Церкви. За то, что сделали их руки, им, по одному, раскаленными клещами, вырвали пальцы. Эти палачи знают, как рвать пальцы, чтобы жертва не истекла до срока кровью, чтобы кровоточащие раны на теле, которые могут принести быстрое избавление от страданий, сразу же превратились в безобразные ожоги.

А после они сожгли их, еще под живыми разложив костры. Они поливали их водой, чтобы продлить страдания, а моему забавнику отрубили голову. Они посчитали, что он достоин легкой смерти. Он не был так близок мне, чтобы обрекать его на долгие мучения — так они решили. Что же тогда они думают обо мне? Какой смерти они хотят для меня?

Их бы самих на костер! Не успели они ворваться в мой мирный дом, забрать моих верных людей, и уже готова плаха, уже готовы обвинения. Как можно за несколько дней набрать столько несуществующих доказательств, чтобы обречь на мучения моих лучших слуг? И я не понимаю, что я должна была совершить для того, чтобы судьи получили право заточить меня в моем же собственном доме. Нет таких дел, нет такой вины, в которой я могла бы быть повинной. Они не понимают, с кем имеют дело.

Судьи ничего не понимают в своем деле! Да еще и Турзо собрал их в своем свадебном замке. Нашел место для суда! Знаю я, как они там судили. Знаю я, сколько там продажных девок, готовых за рваную тряпку сделать все, что им ни прикажут. Знаю, какие там конюшни, сколько зверья в тех лесах. И кухня этого замка, уж не последняя в королевстве. Не удивлюсь, если окажется, что он устроил там рыцарский турнир, собрал десяток этих проржавевших тупиц на лошадях и заставил потешить господ судей.

И ведь меня никто туда не приглашал. «Матушка, это ради твоего же блага», — только это и обронил мой зять, который был среди тех, кто ворвался в тот проклятый день в мой дом. Лукавый! Не он ли, вместе с моей дочерью, после моей смерти, получит такие богатства и земли, столько крестьян, сколько не снилось и королю! Да будь я на том суде, я показала бы им, кто настоящий грешник. Я бы судила их, а не они меня!

Они ничего не понимают, иначе они осудили бы Катерину, которую давно пора отправить в выгребную яму, а лучших моих людей не тронули бы. Я слышала, Катерину скоро отпустят из тюрьмы. Да ее надо бы прямиком к палачу. Не знаю, как я терпела ее выходки. Если я говорю «не кормить» значит не кормить. Если говорю «сегодня» значит сегодня. А она вечно делала все не так. Не пойму, почему я терпела ее…

* * *

Вот, снова заиграла музыка. Как же давно я не слышала музыки! То ли дело в былые времена. Жаль, умер тот странствующий лютнист, который иногда заглядывал в мой замок. Да что там, мы встречались с ним несколько раз, он скитался по стране, а я, то тут, то там, давала ему приют. Я рада была бы поселить его рядом с собой, но его мятежная душа жаждала свободы, и я не смела стать на пути таинственной силы искусства.

Я часами могла слушать его музыку. Она ближе мне, чем музыка чужих стран. В волшебных звуках его лютни я видела то блистательные победы моего гордого народа, то бескрайние равнины, то бурные реки и величественные скалы моей земли. Любое время года прекрасно в моей Венгрии. Будь то величественная осень, рассказывающая сказки перед долгой зимой и укрывающая земли золотыми коврами. Будь то суровая зима — время, когда особенно легко дышится, когда особенно отрадно знать, что настанет весна. И весна, каждый год — молодая, дарящая жизнь… И жаркое, сияющее, беспощадное лето, которое не так жестоко к тем, кто встречает его в горах.

Его песни уносили меня в дикие леса, где я, растворяясь в их звуках, будто сама делалась духом этих лесов. Иногда собиралась целая группа музыкантов, я специально держала у себя нескольких, ожидая его прихода. Тогда они играли столь прекрасные вещи, в сравнении с которыми блекнет музыка приемов Венского двора… А ведь я блистала при дворе, Рудольф рад был видеть меня, когда бы я ни появилась, а новый король помышляет лишь о том, чтобы меня уничтожить. Но я еще покажу им. И завещание я перепишу, нечего моим зятьям надеяться на богатства, пока я здесь — пусть потешатся, а когда меня оправдают, когда эти дураки поймут, что я всегда была права, тогда посмотрим, кто здесь главный.

* * *

Турзо приказал разбить все зеркала в замке. Как он мог?! Как же давно я не видела себя. Мне страшно подумать о том, как долго жизненная сила молодых не касалась меня. Я хочу зеркало, но лишь неверная рябь воды иногда дает мне взглянуть на себя. Я редко смотрю на себя, даже в эти лживые зеркала водной глади. Знаю — настанет день, когда самое лучшее зеркало смутится от собственной простоты, когда сможет увидеть в себе мою настоящую красоту.