Последний пожиратель греха - Франсин Риверс Страница 2

Бабушка положила руку мне на голову и стала меня гладить, как будто я была одним из охотничьих псов, что спали под нашим крыльцом. Мне это нравилось. Иногда мне хотелось стать охотничьим псом, потому что папа их очень любил. Мама с некоторых пор ко мне вообще не притрагивалась, да и папа тоже. Они почти не разговаривали друг с другом, а со мной уж тем более. Только мой брат Ивон проявлял ко мне какую-то привязанность, но это бывало не часто. Ему приходилось много работать на ферме, помогать отцу. А когда у него оставалось чуток свободного времени, он прогуливался при луне с Клани Бирнес. Словом, бабушка была моей последней надеждой, но теперь и она уходила.

«Я люблю тебя, миленькая. Знаешь, когда наступает зима, все становится такое холодное и мертвое. Но это не навсегда».

Прошлым летом в сердце мамы пришла зима, и с тех пор ничего не менялось — для меня ее сердце так и осталось замерзшей пустыней.

«Весенние цветы в Медвежьей Долине, совсем как покрывало из лаванды. Если б я могла загадать одно желание, то я б сказала — хочу букет тех цветов».

Бабушка всегда так говорила: «Если б я могла загадать одно желание…». Я старалась исполнять ее желания и делала это с радостью. Сама же бабушка была слишком старой, чтобы далеко ходить. На моих глазах она ходила только в дом Элды Кендрик, нашей самой ближней соседки, почти такой же старой, как бабуля. Но даже старость не мешала бабушке путешествовать — в своем воображении. Она могла путешествовать далеко за океан, через горы и долины — она частенько делала это ради меня. Она рассказала мне о заброшенных тропах и разных местечках в горах, которые я сама едва бы когда-нибудь обнаружила. А благодаря бабуле, где я только ни побывала в наших горах, стараясь добавить ей воспоминания в копилку. А кроме того, это позволяло мне бывать подальше от дома — от маминого недовольства и такого холодного ко мне отношения.

Именно бабушка показала мне как-то весной тропинку в Цветущую Долину — оттуда я принесла полную корзину горных маргариток и васильков. Бабушка научила меня плести из них венок, который потом надела мне на голову. От нее я узнала про Зуб Дракона — огромную зеленую скалу, которая вырастала из земли — точно, как в родной Шотландии Яна Форбеса, по крайне мере, так он говорил.

На этой скале я побывала не один раз. Такой поход занимал у меня весь день — чтобы забраться на гору и добыть для моей бабушки кусок этого зеленого камня. А по дороге я забредала на пруды, полные форели, и теплые лощины, где мелодично квакали лягушки. Во время одного из этих походов я даже нашла дуб, про который бабушка сказала, что он такой же древний, как само время или уж точно, как она.

Бабуля знала множество историй. Она рассказывала их не спеша, слова вытекали из ее уст, как сладкая и тяжелая струя меда прохладным утром. Она знала всех, кто пришел и поселился в нашей долине — во всех ее ложбинах и впадинах. Мы, Форбесы, были одними из первых, кто приехал в эти большие туманные горы — в поисках земли и новых возможностей. Горы напоминали деду родную Шотландию. Вместе с другими, их привел сюда Лаокайлэнд Кай. Элда Кендрик приехала сюда со своим мужем, который давно уже умер — так давно, что бабушка не помнила, как его звали. Может, и сама Элда тоже не помнила — она часто повторяла, что не хочет о нем говорить. Потом приехали еще несколько семей: Одара, Трент, Сайр и Кент. Конноры, Бирнесы и Смиты тоже сюда пробрались. Бабушка сказала, что если бы дедушка Ян не умер, мы бы уехали отсюда дальше на восток, в Кентукки.

Все они помогали друг другу, как могли: вместе противостояли природе и Самому Богу, стараясь выжить и обосноваться на новой земле. Они вместе охраняли свое поселение от индейцев, чтобы те не пришли и не убили их. Тот, кто не держался вместе с другими, чаще всего умирал. Потом пришли еще несколько семей, со временем мы все переженились и превратились в затерянную в горах, отрезанную от мира, всеми забытую общину.

«Все мы тут неспроста — чтоб пустить здесь корни, затеряться в горах и прикрыть туманом свое прошлое. Каждый по своему делу сюда приехал», — однажды сказала бабушка. — «Кому-то новую жизнь строить надо было, а кому-то прятаться. Все выживали, кто как умел».

В то утро, когда бабушка умерла, я пошла в Медвежью Долину за весенними цветами. Ей очень хотелось этих цветов, и для меня это было важно, я любила бабушку. Цветы росли на лугу, как лавандовое покрывало, — точно, как бабушка говорила. Я набрала их целую корзину и принесла ей. Она спала в своем кресле на крыльце — так мне казалось, пока я не подошла ближе. Она была белой, как цветы кизила; глаза и рот широко открыты. Когда я положила цветы ей на колени, она не пошевелилась, не моргнула…

Я поняла, что она ушла от меня.

Что может быть страшнее для ребенка, чем видеть смерть лицом к лицу. Однажды я это уже видела. Но теперь мне пришлось выпить полную чашу скорби и отчаяния, так что это прошло по всему моему телу до самых костей.

Пока меня не было дома, что-то покинуло бабушку или было украдено у меня. Ее глаза больше не моргали, из раскрытых губ не выходило дыхание. Она даже не была похожа на себя — это была скорее сморщенная, безжизненная оболочка, которую подпирало соломенное кресло: какое-то подобие бабушки Форбес, но не она сама. Настоящая бабушка ушла и даже не попрощалась со мной. Конечно, я понимала тогда далеко не все, но и того было достаточно, чтобы внутри было так больно, что я думала, я умру. И ненадолго так и случилось, я умерла. Или, по крайней мере, умерла та робкая надежда, что еще жила во мне прошлым летом.

Мама остановила часы на каминной полке и закрыла зеркало — по обычаю наших гор. Папа зазвонил в похоронный колокол. Он звонил восемьдесят семь раз, потому что столько лет прожила бабушка. Брата Ивона послали к родственникам сообщить эту печальную новость. К началу следующего дня собралась почти вся наша родня, и более дальние родственники, и другие со всей долины — чтобы отнести бабушку в ее последнее пристанище в горах.

Первой пришла Гервазе Одара, целительница. Она привела с собой Элду Кендрик, которая теперь стала самой старой женщиной в нашей долине. Папа снял дверь с петель и подставил под нее два стула. Сверху положили бабушку. Женщины сняли с нее одежду, которую Гервазе Одара унесла стирать. В доме в очаге согрели воду. Мама налила ее в таз, чтобы омыть тело бабушки.

— Горавен, — сказала Элда Кендрик, гладя бабушкины длинные белые волосы, — ты последняя из тех первых, кто меня оставил.

Мама все время молчала. Они трудились в тишине, вдвоем с Элдой Кендрик. Старушка Элда посматривала на маму, но та ни разу не подняла голову и не произнесла ни слова. Гервазе Одара вернулась в дом и стала помогать маме.

— Она слыхала, как голос с горы звал ее — такой громкий! Это она мне недавно сказала. — Гервазе Одара помолчала, ожидая маминой реакции. Но та ничего не говорила, и целительница добавила:

— Это для Кади она задержалась — так она мне сказывала.

Мама подняла голову и посмотрела на Гервазе тяжелым взглядом. — Мне и так горько, зачем ты мне еще рану бередишь? — сказала она.