Дикие пчелы - Иван Басаргин Страница 2

Алексей Михайлович задумался, запустил руки в бороду. Вот и монахи Соловецкого монастыря прокляли его и прислали не менее злую записку. Они писали: «Ты, царь-мучитель, загубил свой народ, с кем же царствовать будешь? Ни мудрости у тя, ни душевности, не жаль тебе люда своего. Бысть концу мира. Мы не пойдем с тобой на предательство великое и проклинаем тебя. А твои новые книги порочны и грязны. Высылай свое войско поганое: мы воевати его будем, все до единого умрем за старую веру, но не примем дьявольского учения. Шли же, трижды проклятый царь, многажды нами преданный анафеме. Шли своих трусливых ратников, мы их будем бить и резать…»

И был долгий и великий бой. Семь лет воевали царские воины Соловецкий монастырь, но не сдавался он противникам. Лишь когда нашелся христопродавец и провел царских ярыг тайным ходом, открыл ворота, тогда и победил царь. Били всех нещадно, а кто жив остался, тот был казнен, иные были разосланы по глухим монастырям.

Но пока царь обдумывал, как покорить строптивых монахов. Он-то знал стены Соловецкого монастыря, где камни с дом, высота страшенная. Не взять в лоб, не сбить монахов, у коих много пушек, пороху и разного оружия.

Царь снова взялся за чтение письма Амвросия Бережнова.

«Мы не пустим в душу ересь! Не сделаем детей своих еретиками! Уйдем все в леса и болота и будем воевать тебя, Ирода!..»

Не пугали эти слова Алексея Михайловича, но больно ранили. И правы Никон и Арсентий, что исправили в старых книгах пустословие. И совсем были бы правы, ежели бы сделали это без корысти.

«Ты не царь, а народный вражина, быть тебе в аду и гореть в геенне огненной. Кровоядец ты и прелеготай! Ушел в стан турка, нас туда же тянешь. А твои патриархи с греками и турками с одного блюда едят, ако псы голодные…»

«До новой веры русские люди не ели с одного блюда с иноземцами. Никон праведно сделал, что все это отринул. Пошто же не есть с турком, аль он не от бога пришел на эту землю? Нет, они такие же люди. Такие же!» – почти кричал Алексей Михайлович, рвал во гневе бороду.

«Все вы воры, все суть – никониане. А эти звери советуют тебе, чтобы всех нас казнить и жечь, в огонь сажать зайцев Христовых. Мы, мол, не повинуемся собору. Так я был в том соборе, прости мя, боже…

Я, белопашенец Амвроська Бережнов, плюю тебе в браду и ухожу с глаз твоих, потому как ты и твои ярыги судят людей не по добру, а по соболям и серебру. Завели себе любимиц и блудят с ними и халкают водку, ако воду. А тот, кто живет в посте и молитвах, тому режете язык.

Максим Грек писал ту ересь у себя на горе Афонской, а Арсентий Грек ее переписал себе. Папа римский Петр Гунливый всю Италию возмутил, а ты и Никон – всю Россию. Возвеличили себя, поставили в один ряд с учениками Христовыми. А ты, дурень-царь, все это принял, как веление свыше…»

Алексей Михайлович низко уронил голову, глаза, когда-то добрые, чистые, были красны от гнева, что рвался наружу с криком. Но кому кричать? Того крамольника не словить, да и обличье мало кто знает его. В то же время отметил про себя, как много славных и сильных мужей ушло на плаху, было заточено в монастыри. Нужных людей. Но ведь кто-то должен был ввести новую веру, вернее, не новую, а старую чуть поправить? Если не он, то это должен был сделать другой Царь. Значит, те же проклятия сыпались бы на его голову.

«Вы даже исказили имя Христа, вместо „Исус“, пишете „Иисус“. Так пойдите в церковь Владимира, где написано и до се „Исус“, а не иначе. Вы исправили слова в молитве „Богородица“…»

«Да, исправили, – мысленно спорил с противником новых обрядов Алексей Михайлович. – Зачем же так петь: „Богородица дева, радуйся, обрадованная ты Мария“. Грек правильно сделал, что написал „благодатная“. Зачем же дважды радоваться?»

«Никон сказал, что будет чистить авгиевы конюшни, а сам блудословил и стал врагом Христовым и твоим тож…»

– Экие мелочи! – воскликнул царь, поднялся и быстро заходил по Грановитой палате.

«Никон назвал бога светом, а не тьмою…»

Рванул плотный пергамент и разбросал его по палате. «Все это блевотные слова. Бить! Жечь! Собакам скармливать!» Бросился наверх, чтобы упасть перед ликом Христа и спросить у него совета, отвести гнев молитвой.

Амвросий Бережнов, собрав ватагу раскольников, с детьми и со скарбом, через леса и болота, мимо засек царских, продирались на реку Выг, чтобы там построить свой острог, оградить семьи от налета царских ярыг.

Не все пошли за неспокойным вожаком, за фанатиком-раскольником, многие рассудили мудро, по-житейски: если царь приказывает молиться тремя перстами, проводить обряды по-новому, то стоит ли из-за этого лишаться вольности, земель, тех привилегий, которые были даны в незапамятные времена? Кого свербит новая вера, те пусть идут, пусть гибнут, а мы останемся за ветрами истории, сохраним детей и свое хозяйство.

Амвросий приказал жечь дома, что оставались после их ухода, убивать и бросать зверям на съедение лишнюю скотину и лошадей, предателям оставлять не след.

Шли почти половину лета, десятки раз вступали в бои с царскими ратниками, чаще превосходя их силой и оружием, о котором ладно позаботился большак. Теряли детей, жен, но шли. Братья Денисовы радостно встретили раскольников: накормили, напоили, утешили и тут же отвели место для постройки скита-острога, снабдив пропитанием, людьми.

Скоро, даже очень скоро, эта земля обетованная стала для раскольников земным раем. Здесь все было не так, как на земле царской и боярской. Устав, который написали братья Денисовы, гласил: каждый должен работать не ради живота своего, а ради всей братии, быть равным со всеми, быть братом и другом тем, кто молится двумя перстами. Всеми делами Выговской пустыни вершил Большой собор. Он решал дела хлебопашения, торговли, обороны и приема беглых от царя и церкви. В то же время каждый скит имел своего большака, который тоже не мог решать дела без согласия вече. Большак предлагает, а вече утверждает.

Женщины были равны решать все вопросы вместе с мужчинами. Они могли быть наставницами, просветительницами, защищая старые традиции, могли вершить гражданские и церковные дела.

Амвросий говорил:

– Только люди, кои свободны в деяниях своих, не гонимые и не презираемые, могут ходить широко и размашисто. А те, кто живет под гнетом царским, кто страшится быть убитым наушниками царскими – не смогут работать во всю силу, петь во весь голос.

Широко и вольно разрасталась Выговская пустынь. Силу набирала. Затеяла торговлю с городами Руси, вела сношения с Западной Европой, даже к берегам Америки бегали щельи раскольников.

Здесь должен был учиться каждый ребенок, а который леность проявлял, того нещадно секли розгами, разум вбивали. В каждом ските были учителя, которые учили детей географии, риторике, ходить по звездам и солнцу, списанию старинных рукописей, учили иконописи и художеству. Это была колыбель первых русских писателей. Здесь писались истории государства Российского, других государств, старообрядчества. Писались сочинения полемические, поучительные. Отсюда вышел великий муж российский – Михайло Ломоносов, прежде постигнув многое в раскольничьих скитах. Затем ушел с обозом рыбы, чтобы продолжить свое учение в Петербурге. На то было дано согласие раскольников. Ибо они видели в нем человека незаурядного, постигшего все, что можно было постичь.