Враги. История любви - Исаак Башевис Зингер Страница 2

Как бы радовались мы

Хвала Господу несчастных!

На твоих коленях

Больше не лежит он

Теплой, теплой шалью

Некого укрыть…

Все и получалось так, как в песне: Герман не хотел, чтобы Ядвига забеременела. В мире, где можно забрать у матери детей и убить их, у человека нет права еще раз заводить себе ребенка. Для Ядвиги квартира, которую ей подарил Герман, была возмещением за то, что он отказывал ей в детях. Квартира была подобна волшебному дворцу из тех историй, что рассказывали старые женщины в деревне, когда ткали лен или ощипывали перья. Нажимаешь кнопку на стене, и зажигается свет. Из крана течет и горячая вода, и холодная. Поворачиваешь ручку, и появляется огонь, на котором можно готовить. Была тут и ванна, в которой можно купаться каждый день и быть чистой и не иметь вшей и блох. А радио! Герман установил его на волну, на которой по утрам и вечерам шли передачи на польском, и комнату наполняли польские песни, мазурки, польки, а по воскресеньям священник читал проповедь, и еще были новости из Польши, попавшей под власть большевиков.

Ядвига не умела ни читать, ни писать. Герман писал за нее письма ее матери и сестре. Когда приходил ответ, написанный деревенским учителем, Герман читал его вслух. Иногда Марианна клала в конверт несколько зернышек или веточку яблони с листиком или маленький цветок — все это должно было напомнить Ядвиге о Липске в далекой Америке.

Да, здесь, в этой чужой стране, Герман был для Ядвиги мужем, братом, отцом и богом. Она любила его еще тогда, когда была служанкой в доме его отца. Живя с ним в чужих краях, она поняла, что была права, считая его стоящим и умным человеком. Он умел устроиться в мире — он ездил на поездах и автобусах; он читал книги и газеты и зарабатывал деньги. Когда у нее чего-то не оказывалось в доме, ей достаточно было сказать ему об этом — он шел и приносил, или вскоре приносил посыльный. В этом случае Ядвига подписывала квитанцию тремя маленькими кружочками, как он научил ее.

Однажды, 17 мая, в день ее именин, Герман принес ей двух птичек волнистых попугайчиков. Самец был желтый, а самочка голубая. Ядвига назвала их Войтысь и Марианна, в честь своего отца, которого она очень любила, и сестры. С матерью у нее не было хороших отношений. Когда отец Ядвиги умер, ее мать снова вышла замуж — за человека, который бил своих приемных детей. Ядвига вынуждена была оставить родной дом и работать служанкой у евреев.

Если бы только Герман почаще бывал дома или хотя бы каждую ночь ночевал тут — счастье Ядвиги было бы полным. Но он бывал в разъездах и продавал книги, зарабатывая деньги им на жизнь. Когда Герман уезжал, Ядвига, боясь грабителей, запирала дверь на цепочку; она не впускала даже соседей. Старухи, жившие в доме, говорили с ней на смеси русского, английского и идиш. Они вторгались в ее жизнь, они хотели знать, откуда она и кто ее муж. Герман предостерегал ее, говоря, чтобы она рассказывала им как можно меньше. Он научил ее отвечать по-английски: "Excuse me, I have no time".

Пока ванна наполнялась, Герман брился. Борода у него отрастала быстро. За ночь его лицо делалось шершавым, как терка. Он стоял перед зеркалом, вмонтированным в шкафчик аптечки — человек с легкими костями, чуть выше среднего роста, с узкой грудью, покрытой волосами, похожими на войлок, что лезет из прохудившейся кожи старого дивана или кресла. Он мог есть, сколько хотел, но всегда оставался тощим. У него были видны все ребра, а между шеей и плечами были глубокие впадины. Кадык ходил вверх и вниз словно сам по себе. Весь его вид выражал усталость и скуку. Бреясь, он принялся сочинять. Нацисты снова пришли к власти и заняли Нью-Йорк. Герман спрятался вот в этой ванной комнате. Ядвига замуровала дверь и так заштукатурила и закрасила ее, что она стала выглядеть как стена.

"Где тут сидеть? Вот здесь, на крышке унитаза. Спать я могу в ванной. Нет, слишком короткая". Герман бросил испытующий взгляд на кафельный пол. Достаточно ли тут места, чтобы вытянуться? Даже если он уляжется по диагонали, придется сгибать колени. Ну, по крайней мере у него здесь будут воздух и свет. В ванной было окно, выходившее на маленький задний двор.

Герман стал рассчитывать, сколько еды должна приносить ему Ядвига каждый день, чтобы он выжил: две-три картофелины, ломоть хлеба, кусок сыра, ложку растительного масла, иногда таблетку витамина. Это обойдется ей не больше, чем доллар в неделю — самое большее, полтора. У Германа будут тут несколько книг и писчая бумага. Если сравнивать с сеновалом в Липске просто роскошное место. В пределах досягаемости у него постоянно будет револьвер или даже пулемет. Если нацисты найдут тайник и придут арестовывать его, он встретит их градом пуль, а одну оставит себе.

Вода уже почти переливалась через край; ванная была полна пара. Герман быстро закрутил оба крана. Он был одержим своими снами наяву.

Едва он забрался в ванну, Ядвига открыла дверь. "Вот, возьми мыло".

"У меня есть кусок".

"Косметическое мыло. Понюхай. Три куска за десять центов".

Ядвига понюхала мыло и дала ему. У ней до сих пор были жесткие руки крестьянки. В Липске она работала, как мужчина. Она сеяла, косила, молотила, собирала картошку, даже пилила и колола дрова. Здесь, в Бруклине, соседки давали ей разные кремы, что бы смягчить кожу на руках, но руки оставались мозолистыми, как у рабочего. Икры у нее были мускулистые, твердые, как камень. Все остальное было женственным и мягким. Груди полные и белые; бедра круглые. Ей было тридцать три, но она казалась моложе.

С восхода солнца до той минуты, когда пора идти спать, она не отдыхала ни минуты. Она все время находила, что делать.

Дом стоял неподалеку от океана, но, несмотря на это, в открытые окна летели тучи пыли, и Ядвига мыла и терла, протирала и драила дни напролет. Герман помнил, как его мать хвалила Ядвигу за прилежание.

"Давай я тебя намылю", — сказала Ядвига.

Вообще-то говоря, он хотел побыть один. Он продолжал обдумывать во всех подробностях, как будет скрываться от нацистов в Бруклине. Например, окно: нацисты не должны обнаружить его; надо его замаскировать; но как?

Ядвига начала намыливать ему спину, руки, поясницу. Он не удовлетворил ее потребности в детях, и теперь он сам стал для нее ребенком. Она баловала его, она играла с ним. Всякий раз, когда он уходил из дома, она боялась, что он не вернется — исчезнет в сутолоке, в невероятных просторах Америки. Когда он возвращался, она воспринимала это как чудо. Она знала, что сегодня ему предстоит ехать в Филадельфию, где он останется на ночь, но пусть по крайней мере он позавтракает с ней!

Из кухни доносился аромат кофе и свежих булочек. Ядвига научилась печь точно такие булочки с маком, какие были в Живкове. Она выставляла на стол всевозможные деликатесы и готовила его любимые блюда: клепки, борщ с фрикадельками, пшенку с молоком, жаркое в мучном соусе.

Каждый день она подавала ему свежевыглаженную рубашку, нижнее белье и носки. Она так много хотела сделать для него, но ему было надо так мало. Он больше времени проводил в разъездах, чем дома. Ее жгло желание поговорить с ним. "Когда отходит поезд?", — спросила она.