Анна, Ханна и Юханна - Мариан Фредрикссон Страница 2

Испугавшись собственной мысли, Анна бросила торопливый взгляд на больничный парк, где воздух был напоен ароматом цветущих кленов. Она сделала глубокий вдох, втянув этот аромат, словно надеясь найти утешение в весеннем запахе. Но никакой бодрости не ощутила. «Я сама как мертвая», — подумалось ей. Она резко повернулась на каблуках и решительно направилась к двери сестринского отделения. Постучав, Анна подумала: пусть сегодня будет Мерта.

Мерта действительно была на месте. Собственно, только ее единственную Анна здесь знала. Они сердечно, точно старые подруги, поздоровались. Анна уселась на стул для посетителей и, приготовившись спрашивать, вдруг запнулась, охваченная неожиданно нахлынувшими чувствами.

— Я не буду плакать, — сказала она, хотя слезы уже катились по щекам.

— Это нелегко, — вздохнула медсестра, склонившись над упаковкой с бумажными носовыми платками.

— Я хочу знать, насколько хорошо она понимает то, что происходит вокруг нее, — сказала Анна и заговорила о своих надеждах быть узнанной и о вопросах, которые упрямо задавала матери, хотя та и ничего не понимала.

Мерта слушала, не выказывая ни малейшего удивления.

— Я думаю, что старики что-то понимают, но нам трудно себе представить, каково их восприятие. Они как новорожденные. У тебя самой двое детей, и ты знаешь, что они на все реагируют либо беспокойством, либо радостью, — ты же хорошо это помнишь?

Нет, этого Анна не помнила, она помнила только свои ошеломляющие чувства от ласковых объятий и ощущение того, что ее счастье не помещалось ни в какие рамки. Но она поняла, о чем говорила ей медсестра — у нее было двое внуков, которые многому ее научили.

Потом Мерта, осторожно подбирая выражения, заговорила об общем состоянии стариков. Когда они укладываются в постель, найдя наконец тихую гавань, от них отступают телесные хвори и недуги.

— Но по ночам она иногда становится беспокойной, — продолжала медсестра. — Такое впечатление, что ее мучают страшные сны. Она просыпается и громко кричит.

— Сны?..

— Да, совершенно ясно, что это сновидения. Они все видят сны. Беда, правда, в том, что мы никогда не знаем, что снится нашим пациентам.

Анна вспомнила свою домашнюю кошку, красивое животное, которое временами, пробуждаясь ото сна, принималась царапаться и шипеть. Она устыдилась своей мысли, но Мерта не заметила ее смущения.

— Учитывая общее тяжелое состояние Юханны, мы не хотим давать ей успокоительные лекарства. Я даже думаю, что ей нужны эти сновидения.

— Нужны?..

Сестра Мерта не обратила внимания на удивление, прозвучавшее в неоконченной фразе Анны, и продолжила:

— Мы хотим перевести ее в отдельную палату. Сейчас она уже стала доставлять неудобства остальным пациенткам.

— В отдельную палату? Это возможно?

— Мы ждем, когда уйдет Эмиль из седьмой палаты, — ответила медсестра и опустила глаза.

Только отъехав от стоянки больницы, дочь Юханны поняла смысл слов, сказанных об Эмиле, старом пасторе-баптисте, чьи проповеди Анна слушала много лет. Сегодня она не задумалась о том, почему в его палате так тихо. Много лет слушала она его песни о жизни в тени смерти и о Господе, ожидающем нас на Страшном суде.

Тайная, сокровенная жизнь Юханны была строго расписана по часам. Начиналась она в третьем часу ночи и заканчивалась с рассветом, в пять часов.

Эта жизнь была насыщена образами, цветами, запахами и голосами. Слышала она и другие звуки. Шумели речные пороги, ветер пел свою нескончаемую песнь в листве кленов, а лес радовался птичьим трелям.

Сегодня ночью все ее образы дрожали от напряжения. Сейчас лето, солнце встает рано, и в его косых лучах деревья отбрасывают длинные тени.

— Черт возьми, ума у тебя нет! — кричит удивительно знакомый голос. Это отец. Он злится, лицо его побагровело, и Юханне становится страшно. Она протягивает руки, бьет отца по ноге, он наклоняется, поднимает ее над головой и говорит: — Не верь ему, девочка.

Старший брат стоит здесь же, в комнате. Как он красив в куртке с блестящими пуговицами и в высоких сапогах. Он тоже кричит:

— Вам надо схорониться в пещере, всем, и тем тоже! Уже завтра они могут быть здесь!

Раздается еще один голос, спокойный и рассудительный:

— Послушай меня, парень. Неужели нас застрелят Аксель и Уле из Мосса и сынишка Астрид из Фредриксхалла?

— Убежден в этом.

— Я думаю, что ты спятил, — произносит тот же голос, но без прежней уверенности.

Отец в упор смотрит на солдата, взгляды их скрещиваются, как сабли, и старик отворачивается, не выдерживая серьезного взгляда юных глаз.

— Поступай как знаешь.

Картины становятся живее, звуки громче. Раздается топот ног, носят что-то тяжелое. Кто-то опустошает погреб. Выносят бочки с солониной, селедкой, ларь с картошкой, горшки с морошкой, кадки с маслом, сухари — все поднимают по лестнице и переносят вниз, в лодку. Мешки, набитые одеялами и одеждой, — все, что было в доме, перенесли по крутому склону к озеру. Она видит, как ее братья гребут тяжелыми веслами — с усилием вперед, легко назад.

— Керосиновые лампы! — кричит мать, бегущая в дом.

Но солдат останавливает ее и кричит:

— Лампы я уже вынес!

Ребенок смотрит на происходящее расширенными от страха глазами. Но кто-то сует ей в руку леденец.

* * *

Картина снова меняется, день клонится к вечеру. Она сидит у отца на плечах, и он несет ее, как часто делал это по вечерам, вверх по склону, к горному озеру. Все вокруг выглядит таинственным и неотвратимым, совсем не таким, каким должно выглядеть озеро с его светом и синим сиянием. Больше всего тишину темного озера нарушают мельницы, расположенные выше, и гребцам приходится напрягать все силы, чтобы не врезаться в плотину.

Отец, как и каждый вечер, внимательно рассматривает шлюз.

— Северное течение, — говорит он, и она слышит, какой подавленный у него голос. — Запомни, Юханна, вода, дающая нам хлеб, течет из Норвегии. Вода, — говорит он, — умнее людей, она плюет на границы.

Он сильно зол. Но Юханне нечего бояться, пока она сидит у него на плечах.

Смеркается. Отец, тяжело дыша, с трудом снимает с плеч Юханну — они подошли к склону. Отец направляется к мельнице, возится с замком. Юханна слышит, как он, вполголоса ругаясь, начинает спускаться вниз, к лодке. В пещере уже тихо, братья уснули, только мама ворочается на жестком ложе.

Девочке разрешают спать у отца на плече. Она прижимается к отцу. В пещере холодно.

Потом возникают новые картины. Теперь она уже больше. Она видит это по размеру своих следов, прыгая у входа в пещеру. Она обута в деревянные башмачки — на склоне очень скользко.