Странствия хирурга. Миссия пилигрима - Вольф Серно Страница 2

Отец Томас обескураженно пресек свои скачущие мысли. А вдруг он только что нарушил обет непорочности? «Нет-нет, — успокоил он себя, — и у священника есть глаза, и эти глаза говорят, что Нина уже не дитя. Через два месяца, в мае, ей исполнится семнадцать, и она войдет в тот возраст, когда многие ее сверстницы уже выходят замуж. Но, похоже, Орантеса, ее отца, это мало волнует. Трижды в неделю он посылает дочь в школу и явно гордится ее смышленостью…»

— Вам еще надо изрядно поупражняться! — громко произнес Томас, стараясь придать своему голосу строгость. — Перепишите это предложение три раза, а потом мы его вместе прочтем и переведем. Ты, Нина, можешь передохнуть.

— Хорошо, отец мой. — Дочь Орантеса отложила стило в сторону.

Один из мальчиков полюбопытствовал:

— Отец мой, а откуда это предложение?

Томас наморщил лоб.

— Это слова из одной сатиры Сенеки. Сенека был не только поэтом, но и адвокатом, квестором и сенатором в древнем Риме.

— А что это такое, э-э… сатира?

— Это слово происходит от латинского satira, что означало чашу, наполненную фруктами. Сейчас оно, разумеется, имеет другой смысл. Сатира — это такая литературная форма, в которой посредством иронии подвергаются осмеянию определенные люди или обстоятельства.

— А что такое ирония?

Отец Томас, тем временем вернувшийся на свое место, сел.

— У меня такое впечатление, Педро, что ты задаешь свои вопросы лишь затем, чтобы отделаться от писания, но тебе это не удастся.

Уличенный Педро потупил глаза.

— Тем не менее я отвечу тебе. Ирония — это вид насмешки.

Теперь вопрос задал Хосе:

— А кого же высмеивал этот Сенека, отец мой?

— Чтобы это понять, надо знать, что Сенека служил советником у римского императора Клавдия. Клавдий был образованным человеком и даже оставил после себя несколько научных сочинений. На протяжении всей своей жизни он слыл своенравным, но безобидным и невоинственным человеком. Пожалуй, самой яркой его чертой была капризность. Поэтому, когда он умер, Сенека написал сатиру на смерть и обожествление Клавдия. Я думаю, этих знаний тебе будет вполне достаточно.

— Да, отец мой. А как называется эта, э-э… сатира?

— Это ведь не играет никакой роли. Хотя изволь. Она называется «Apocolocyntosis Divi Claudii».

— Аро… Alopo.?..

— Я вижу, ты не слишком преуспел в языке науки. «Apocolocyntosis Divi Claudii» приблизительно означает «Отыквление императора Клавдия».

— Оты… о… чего? — Хосе выпучил глаза, надул щеки и прикрыл ладонью рот, но не сумел сдержать приступ смеха и громко прыснул. — Отыквление, отык… тыквление… ха-ха-ха, хи-хи-хи! Извините, отец мой, уж больно слово смешное!

Остальные дети тоже не удержались и засмеялись. Даже Нина улыбнулась.

Отец Томас был вынужден признать, что еще ни разу не рассматривал название с этой точки зрения. Мальчишка прав. Забавное словотворчество! Почувствовав, что общий смех грозит заразить и его, он позволил себе легкую усмешку.

— Ну, хорошо, — согласился он, — я вижу, вы больше не в состоянии толком сосредоточиться, поэтому поменяем предмет. — Выждав, когда все успокоятся, он задал вопрос:

— Раз уж мы заговорили о тыкве, знает ли кто-нибудь, каковы целебные свойства этого растения?

Нина подняла руку:

— Мякоть тыквы помогает при рези в глазах.

— Очень хорошо, — похвалил Томас. — Старый домашний рецепт. Нарезать тыкву тонкими полосками и осторожно наложить на глазное яблоко. Лучше всего, чтобы пациент лежал. Но это далеко не все, на что способно тыквенное растение Cucurbita. — Он вопросительно оглядел ряды молчавших учеников и продолжил: — Из семечек можно выжать превосходное масло, которое отлично помогает от глистов. Тоже испытанный домашний рецепт. Кто знает, для чего еще нужны тыквенные семечки? — Он выдержал паузу. — Хорошо, раз вы этого не знаете, я вам скажу. Тот, кто трижды в день съедает по горсти семечек… — Он осекся, почувствовав на себе пристальный взгляд Нины. Она внимательно слушала его, и это несколько смутило Томаса, поскольку он как раз собирался перейти к трудностям мочеиспускания у стариков. «Странно, — промелькнуло у него в голове, — а ведь если бы вместо нее там сидела крутобедрая крестьянка, меня бы это нисколько не смущало. Ни капельки! В чем тут дело — в ее молодости и красоте?» Он прогнал прочь назойливые мысли и подчеркнуто деловито продолжил: — …может существенно оздоровить процесс мочеиспускания. Особенно это относится к пожилым мужчинам, нередко испытывающим боли при этом. Наверное, у каждого в семье есть…

Он резко обернулся, потому что дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял брат Кастор, дряхлый привратник, возле которого с ноги на ногу переминался подросток, теребивший в руках свою шапчонку.

— Молодой человек наотрез отказался уходить, — пояснил Кастор своим надтреснутым голосом.

— И чего же ему надо? — не слишком дружелюбно осведомился отец Томас, который терпеть не мог, когда прерывали его занятие.

Кастор поманил к себе Томаса.

— Это он скажет только тебе, брат. Мне-то что, мне назад надо, ворота сами собой охраняться не будут.

— Меня зовут Фелипе, — раздался голос паренька, стоявшего в коридоре и продолжавшего теребить в руках шапку. — Меня старая Тония послала. Тония, ткачиха…

— Так. И что с ней? — Томас знал эту женщину, регулярно приходившую молиться в монастырскую церковь.

— Она велела передать… велела передать… — Шапка завертелась еще быстрее. Фелипе понизил голос: — Я должен передать, что у нее большой ком в груди и это причиняет ей страшные боли, — вот что я должен передать. Тония лежит в постели, лоб в испарине, ей плохо, ужасно плохо. У нее нет денег на цирюльника, и она велела спросить…

— Ладно, надень свою шапку и беги к ней. Скажи, что я приду, как только смогу. — Не дожидаясь ответа, Томас повернулся к мальчику спиной. «Так вон оно что! Человек был в беде и срочно нуждался в моей врачебной помощи. Предчувствие в очередной раз не обмануло меня!» Он поспешил назад в класс. — На сегодня все, дети, идите домой. Мне надо к больной.

Сопровождаемый сдержанным ликованием учеников, он выбежал во двор, миновал монастырскую баню и направился к монастырской больнице, называемой «Nosokomium». В голове вертелась мысль, что бы это могло быть, этот «ком в груди», как выразился мальчик. Речь, вне всякого сомнения, об опухоли. Вопрос лишь в том, доброкачественная она или «прожорливая». Если имело место последнее, врачи говорили о раке груди. Болезнь подтачивала сначала ткани, затем органы, а потом и саму жизнь. Страшный диагноз, при котором искусство врачевания почти всегда оказывалось бессильным. Старые мастера рекомендовали удалять узел как можно раньше, пока он еще размером не больше горошины. Но какая женщина будет каждый день ощупывать свою грудь, чтобы обнаружить уплотнение величиной с горошину? У доброй старушки Тонии наверняка было много других дел. С тех пор как давным-давно умер ее муж, она все силы отдавала на то, чтобы заработать ткачеством себе на хлеб.