Ганнибал. Один против Рима - Гарольд Лэмб Страница 2

Дело было не в том, что Сципион Эмилий таким образом направил свой гнев на все, связанное с Карфагеном. Его проклятие было ритуальным действом, завершением его военного долга, словно печать, которую ставили на вощеной дощечке для письма. Полибий, находившийся в этот момент рядом с полководцем, заметил, что его лицо было перекошено, и услышал, как тот пробормотал строку из Гомера: «Настанет день, когда священная Троя сгинет вместе со своим народом». Полибий спросил, почему он произнес такую пессимистическую фразу. Римский победитель ответил, что подумал о том, что та же участь может постигнуть когда-нибудь и его собственный город.

Таким образом, память о временах Ганнибала исчезла вместе с культурой и жизнью этого города. Современными археологами были обнаружены при раскопках лишь некрополь и фундаменты нескольких храмов с окружающими их захоронениями и молитвами, начертанными на надгробиях, в которых ничего не говорилось о Ганнибале.

Больше того, историки уверены, что записи двух секретарей, греков по происхождению, сопровождавших Ганнибала, были уничтожены или потеряны. Уцелели отдельные фрагменты, которые цитировались более поздними авторами. Поскольку все эти авторы были римлянами или находились на службе у римлян, история Карфагена времен великой войны за господство над Средиземным морем превратилась в историю врага. Когда Рим при Августе стал империей, талантливые римские историки, естественно, переписали многие страницы ее становления, чтобы прославить империю и восхвалить божественного Августа. В их записях Ганнибал представлен самым ярым противником сената и римского народа. Его человеческие качества и подлинная сущность исчезнувшего Карфагена начали стираться со страниц истории.

Осталось нечто похожее на палимпсест, на котором был счищен ранее написанный текст и на его месте сделана совершенно другая надпись. Но на палимпсесте можно слабо различить раннюю запись и кое-что из написанного древней рукой восстановить.

Цель этой книги — попытаться сделать видимыми следы жизни Ганнибала, сына Гамилькара, прежде чем она оборвалась в 183 году до н. э. Мы будем исследовать только то, что относится к его личности, касается ли это формы кельтского клинка, камня ли, который он взял в руку, париков, которые он носил с собой, или вида, открывающегося со стороны ворот Рима, с высоты Квиринальского холма. Историки четко описали события того времени. Мы попробуем вернуться к образу человека, ставшего причиной этих событий.

Начнем с горы на берегу острова Сицилия, с 241 года до Рождества Христова, мирного года, который не был мирным.

«Гребцы твои завели тебя в великие воды»

Подобно многим людям, Ганнибал провел свое детство у моря. До пятилетнего возраста он не покидал гору. Гора эта, Эрик, возвышается как гигантская сторожевая башня из глубин рядом с мелководным заливом, имеющим форму полумесяца. С нее открывается вид на небольшой, обнесенный стеной город у залива. Ганнибал не мог бывать в этом городе, поскольку город этот находился в состоянии войны с теми, кто жил на горе.

Поэтому самым ранним его воспоминанием, чем он отличался от старших сыновей во многих других семьях, был вооруженный лагерь. Это не значило, что мужчины вокруг него постоянно носили оружие. Они чинили крытые соломой крыши, когда шел дождь, или наблюдали за тем, как их жены делают ожерелья из серебряных монет про черный день. Их пленники возделывали ячмень на плоских выступах горы, в то время как старшие сыновья пасли стада овец и коз, чтобы было чем наполнить котелки. Не совсем обычно, что Ганнибалу пришлось познакомиться прежде всего с таким способом ведения натурального хозяйства на этом пятачке на вражеской территории. Крутые бастионы горы Эрик защищали поселение, во главе которого находился Гамилькар Барка.

Когда запасы продовольствия начали подходить к концу, Ганнибал стал все чаще слышать тяжелую поступь людей в шлемах и со щитами, отряды которых спускались вниз по тропам. Они шли в сторону заката солнца, спускались по охраняемым тропам, чтобы вернуться под покровом темноты, ведя ослов и пленников с грузом вина и кувшинов с зерном, а то и крупный рогатый скот, угнанный с просторов долины, простирающейся внизу. Поскольку пятилетний мальчик постоянно наблюдал их уходы и приходы, ему не казалось странным, что все эти энергичные мужчины говорили на разных языках — они были наемниками из разных краев и с разных островов. Вслед за мужчинами лагеря они осваивали грубый местный африканский диалект или язык греческих торговцев. И мальчик с готовностью подхватывал этот язык, когда хотел что-нибудь выяснить. Наемники оставляли свою работу, чтобы сесть и объяснить старшему сыну господина Гамилькара, который был способен и шумно негодовать, и проявлять заботу о них. Возможно, самое неизгладимое впечатление на Ганнибала производил гигантский ливиец с звенящими серьгами в ушах, который мог нести на своих могучих плечах связанного жеребенка. Как бы там ни было, детским садом для этого ребенка стал лагерь, в котором его отцу прислуживали наемники, либо за серебряные монеты, либо из преданности, либо надеясь на трофеи. Гамилькар Барка ловко умел расположить к себе самых разных людей, включая римских перебежчиков. Он предоставлял порабощенным пленникам право жениться и выплачивал им скудное жалованье, чтобы задобрить их. А женщины его дома на горе Эрик были молодыми и опытными проститутками.

Сама гора производила на Ганнибала большое впечатление. Ее вершина, исхлестанная ветрами, иногда закрытая движущимися массами облаков, стояла особняком от темных вершин островных гор. Черные тучи собирались в глубине острова, где их пронзали вспышки молний. Наблюдавшие с Эрика люди становились объектами гнева или благосклонности небес. В последующие годы жизни Ганнибал сохранил чувствительность к этим небесным явлениям, которые могли предвещать волю земных богов. Провидцы, окружавшие его, были не прорицателями, а скорее толкователями небесного гороскопа. Возможно, в этом сыграло роль то обстоятельство, что фамильное прозвание Барка означало «Удар молнии».

К тому же на рассвете с высоты Эрика можно было бросить взгляд за темный берег и увидеть, как над морем, с восточной стороны, восходит солнце. Священнослужители стояли лицом к солнцу, когда выливали жертвенное вино из чаш перед шатром прорицателя-авгура. Гамилькар, постоянно менявший свое жилище, держал личное имущество в этом маленьком шатре. Все карфагеняне обращали свои взоры на восток, испытывая в этом необходимость, которую скорее чувствовали, чем понимали. Там, на востоке, лежала земля их предков, финикийских семитов, древнейшая Красная Земля — возможно, это было побережье Персидского залива, — откуда их предки переселились в Ханаан и на плодородные земли Средиземного моря. За счет этого моря люди Красной Земли и жили, но не только благодаря рыбной ловле — Сидон был их первым рыбным портом — или пурпурному красителю, который они по крупицам добывали из брюхоногого моллюска, а занимаясь торговлей, для чего они отважно пересекали море на судах, сделанных собственными руками. «Торгующие с народами на многих островах», как называл их пророк Иезекииль. Прекрасные мореплаватели, они построили крепкие города на прибрежных скалистых островах и приняли меры, чтобы защитить их от нападений многочисленных воинств. Могущественнейший из финикийских городов Тир, что значит Скала, был воздвигнут на одном из таких островов. Из глубин континента, караванами из Дамаска, Иудеи, Савы и Эдома, тирские торговцы вывозили сырье, которое в руках ремесленников превращалось в египетские холсты и библосские стеклянные изделия.