Франсиско Гойя - Вера Калмыкова Страница 2

Слово «махо» (дама – «маха») появилось в начале XVIII в. До этого наиболее популярным героем, любимым и народом, и знатными сеньорами, был плут – пикаро (дама – пикара), выходец из народа, бросавший вызов обществу. Махо заменили его, став носителями испанского духа – espanolismo. Их можно было встретить в любом крупном городе страны. Они носили только национальные костюмы. «Когда при Карле III его министр маркиз Эскилаче запретил носить капы – длинные широкие плащи, завернувшись в которые преступники оставались неузнанными и избегали наказания, – махо взбунтовались. Помимо капы мужчины носили короткие, до колен, брюки, короткие курточки с нарядным шарфом вместо пояса и шляпу с огромными полями. Женщины украшали свой наряд разноцветными шалями, кружевными мантильями с роскошным гребнем. Юбки у них были всегда чуть короче дозволенного, лиф платья отличался глубоким вырезом. Маха и махо не только одевались особым образом – у них были свои обычаи, свой язык. Так как они были ярыми сторонниками национальных традиций, их бунт против закона ограничивался в основном мелкими шалостями. На самом же деле махо свято чтили королевскую власть и законы Церкви. Они категорически не принимали нововведений, приходивших из Европы. Махи считались женщинами, горячими в любви; они отличались особой верностью, но при этом были крайне ревнивы. Иностранцы, посещавшие Мадрид в XIX в., в своих путевых заметках отмечали особое бесстыдство, свойственное махам» [4, с. 297, 298]. О том, какую роль сыграли махо в жизни страны и махи – в творчестве Гойи, мы поговорим в свой черед.

В 1759 г. [2]в Сарагосе в возрасте 13 лет Франсиско поступил в ученики к местному художнику Хосе Лусан-и-Мартинесу. Учился он около трех лет. Копировал гравюры, живописью не занимался, хотя получил свой первый заказ от местной приходской церкви – сделать раку для хранения мощей. Однако дурные пристрастия не ведут ко благу: Франсиско был вынужден бежать из Сарагосы после крупной уличной драки, в которой выступил зачинщиком. Друг с другом сражались… церковные прихожане: одни молились в церкви Мадонны дель Пилар (по-русски – «Госпожи нашей»; Ей Гойя не переставал поклоняться до самой смерти), другие – в соседнем храме Святого Людовика (Сан-Луис). На поле боя остались убитые, и, если бы не побег, Гойе не удалось бы избежать суда инквизиции, а это было в то время пострашнее, чем просто тюрьма. Так и вышло, что, неожиданно для него самого, Франсиско оказался в Мадриде. На новом месте Гойе помог устроиться тезка, Франсиско Байеу, тоже художник: как и Гойя, он в свое время начинал профессиональное поприще в мастерской Лусана.

Первое, с чего начал Гойя в Мадриде, – попытался поступить в Королевскую живописную академию Сан-Фернандо. Ничего из этой затеи не вышло, он провалился с треском. Не стоит думать, будто Франсиско забросил старое и занимался только искусством; нет, он продолжал водить сомнительную компанию, драться на дуэлях, из-за чего был вынужден покинуть страну и уехать в Италию – якобы «для продолжения образования», а на самом деле чтобы скрыться от властей. Денег на путешествие он не имел, и тогда неунывающий махо примкнул к бродячей группе тореадоров, устраивавших публичные состязания с быками. С успехом выступая в боях, он зарабатывал себе на жизнь, а в свободное время занимался изобразительным искусством. Однако не стоит думать, что Гойя, подобно маститым европейским мастерам классицизма и барокко, оказавшись в Риме (по др. данным – с 1766 по 1771 г.), принялся усердно копировать античные образцы. Нет, он увлекался натурой – зарисовками уличных сцен. «И здесь он не прекращает свои похождения. Современники рассказывали о романе Гойи с монахиней, о соблазнении дочери знатного вельможи. Существует легенда о том, что Франсиско взбирался на купол собора Святого Петра и ходил там по карнизу, таким образом демонстрируя свою молодецкую удаль» [4, с. 286].

В 1766 г. Гойя вернулся в Испанию и вновь предпринял попытку поступить в Королевскую академию. Результат тот же – его не приняли. На некоторое время он вернулся в Сарагосу, где получил первый серьезный заказ на роспись фресок церкви Мадонны дель Пилар (по др. данным – в 1772 г.). Насколько можно судить по сохранившимся произведениям 1760-х гг., это были бравурные картины, скорее в духе барокко, чем классицизма, с ярким колоритом, изысканной и выразительной композицией.

Через несколько лет Гойя снова в Мадриде (по др. данным – в 1774 г.). Здесь он обрел покровительство Байеу, который к тому времени достиг профессиональных успехов, став придворным живописцем короля Карлоса III и королевы Марии-Луизы Пармской. Возможно, формально Гойя даже числился «учеником» своего покровителя, хотя тот был ненамного его старше. В 1771 г. Франсиско принял участие в конкурсе, проведенном пармской Академией художеств, и получил вторую премию за историческое полотно «Ганнибал устремляет взгляд на Италию с высоты Альпийских гор» (1770 г.). Возможно, именно этот успех принес ему заказы на религиозные картины – равно как и на античные сюжеты: и то и другое пользовалось огромной популярностью у знати. В некоторых работах Гойя выступал как последовательный приверженец классицизма. Работы 1771–1772 гг. свидетельствуют, что он мастерски овладел приемами барочной живописи и испытывал пристрастие к массам света и цвета.

В 1773 г. молодой живописец женился на Хосефе Байеу, сестре придворного художника и своего покровителя. Хосефа родила ему множество детей (по различным данным, от пяти до восемнадцати), но все они, кроме Франсиско Педро Ксавьера (Хавьера; 1784–1854) умерли или в младенчестве, или в раннем детстве. Благодаря Байеу, теперь уже ставшему родственником, Гойя получил несколько выгодных предложений в Мадриде. До 1780 г. он в основном занимался живописью на заказ, преимущественно жанровой. Среди его работ этого периода выдается барочный холст «Зонтик» (1777 г.), в котором эффекты цвета и света создают атмосферу праздника.

В 1774/75 г. Гойя познакомился с немецким художником Антоном Менгсом (1728–1779), одним из «римских немцев», следовавшим канонам итальянской академической живописи, приверженцем классицизма. Менгс заметил начинающего мастера и помог ему получить место, которое могло бы приносить более или менее регулярный доход. Так, Гойя приступил к изготовлению первой серии картонов для Королевской шпалерной мануфактуры Санта-Барбара. Это был заказ на шпалеры для столовой принца Астурийского (будущего короля Карлоса IV), во дворце Эскориал. В них художник представил охотничьи сцены (тематика ему не чуждая – недаром он слыл заядлым охотником).

Картоны для мануфактуры – не законченные художниками графические работы. Переводом рисунка на гобелен и расчетами занимались специально обученные текстильщики, а задачей приглашенного живописца было придумать сюжет, подходящий для столь модных в XVIII в. гобеленов и драпировок. Художник мог проявлять непосредственность, живость, свободу. Темы, которые выбирал для своих изображений Гойя, носили народный характер и были взяты из жизни. Принцу настолько понравились работы Гойи, что в 1776–1778 гг. художник выполнил и следующую серию панно, на сей раз для столовой принца Астурийского во дворце Прадо.