Рекрут Великой армии - Эркман-Шатриан Страница 2

10 мая 1812 года, рано поутру раздались выстрелы арсенальной пушки, приветствовавшей императора. Я спал, когда послышался первый выстрел и задребезжали стекла моего окошка. Дядюшка Гульден со свечой в руках открыл мою дверь и сказал:

— Вставай! Он приехал.

Мы распахнули окно. Во мраке ночи я увидел сотню быстро мчавшихся драгун; многие из них были с факелами. Они скакали со страшным шумом. Свет факелов змеился по стенам домов. Со всех перекрестков раздавались крики:

— Да здравствует император!

Лошадь одного из драгун споткнулась о тумбу. Драгун грохнулся оземь, раскинув руки и ноги, его каска полетела в канаву. В этот момент из коляски высунулось большое бледное лицо с прядью волос на лбу — то был Наполеон. Он взглянул на упавшего драгуна, протянул руку и резко сказал несколько слов. Офицер, скакавший около окна кареты, нагнулся, чтобы ответить императору. Наполеон сделал жест рукой. Карета завернула за угол среди несмолкавших криков и пушечной стрельбы.

Вот и все, что я видел.

Император не остановился в Пфальцбурге. Когда шум стих и стража, стоявшая у пограничных ворот подняла мост, часовщик спросил меня:

— Ты видел его?

— Да, дядя Гульден.

— Этот человек держит в своих руках жизнь всех нас. Ему стоит дунуть, и нам будет крышка! Дай бог, чтобы он не стал дурным человеком, а то вернутся назад жестокие времена диких народов и нашествия турок.

Было уже три часа ночи. Мы улеглись спать. Безмолвная тишина, сменившая шум и грохот, казалась мне какой-то странной. До самого утра я мечтал об императоре и вспоминал разбившегося драгуна.

После этого дня и вплоть до конца сентября в церквях часто служили молебны, а арсенальная пушка палила. Услышав выстрелы, Гульден обыкновенно говорил:

— Эге, Жозеф! Еще победа! Пятьдесят тысяч человек убито, взято двадцать пять знамен и сотня орудий… Все обстоит благополучно!.. Остается только сделать новый набор, чтобы пополнить потери!

Я в тревоге спрашивал его:

— Как вы думаете, дядюшка Гульден, будут брать и хромых?

— Нет, нет, не бойся этого, — отвечал он. — Ты ведь на самом деле не годен для военной службы. Мы все это уладим. Работай себе и не беспокойся.

Его огорчало мое волнение. Он был добрым человеком.

Утром дядюшка Гульден торжественно одевался и шел в город к знатным людям проверять часы. Когда он возвращался, он снова снимал свою коричневую пару, прятал парик в шкаф, надевал черный колпак и сообщал мне новости.

— Наша армия в Вильно, а может, уже в Смоленске, мне сообщил это комендант. Богу было угодно, чтобы мы снова победили. Теперь надо заключать мир. Чем скорее, тем лучше, потому что война — ужасная вещь.

Тогда я начинал мечтать о мире. Если будет мир, не потребуется много солдат и я смогу жениться на Катрин.

15 сентября 1812 года до нас дошла весть о великой битве и победе под Москвой [3].

Все с радостью говорили об этом и неустанно повторяли:

— Теперь-то у нас будет мир… Теперь война окончена…

Только несколько сорванцов болтали о том, что надо бы еще завоевать и Китай.

Через неделю стало известно, что наши вступили в Москву, самый большой и богатый город России. Все думали, что мы возьмем там хорошую добычу, и это уменьшит тяжесть налогов. Однако скоро пошли слухи, что русские подожгли свой город и нашей армии приходится подумывать об отступлении, так как иначе ей грозит голодная смерть. В пивных, на постоялых дворах, на рынке — всюду только об этом и говорили. При встречах люди говорили друг другу:

— Дело плохо… начали отступать…

Все ходили хмурые, напряженные. Перед почтой с утра до вечера толпились сотни крестьян, но писем больше не приходило.

Меня все это не очень беспокоило, потому что я был поглощен одной радостной мыслью.

Приближалось 18 декабря — день именин Катрин, — и я готовился поднести ей чудесный подарок. У дядюшки Гульдена среди других часов я давно заприметил одни маленькие часики с серебряной резной крышкой. На циферблате была нарисована парочка влюбленных. Часы стоили тридцать пять франков. Чтобы заработать эти деньги, мне пришлось трудиться много вечеров и даже ночей.

Наконец, тридцать пять франков было скоплено, и я объявил дядюшке Гульдену, что хочу купить эти часики.

— Но ведь это дамские часы, — отвечал мне он. — А тебе нужны большие часы с секундной стрелкой.

Я смутился и не знал что ответить. Старик догадался сам:

— Ах, да! Завтра же именины Катрин! Так вот почему ты работал день и ночь! Но я не хочу брать с тебя денег.

Я решительно заявил, что без денег часов не возьму. Тогда он молча спрятал тридцать пять франков в стол, подобрал к часам изящную цепочку с двумя серебряными ключиками и положил все это в красивую коробочку.

— Это будет хороший подарок! — сказал он.

На другой день, 18 декабря, я проснулся в шесть утра. Стоял ужасный холод. Мое окно было покрыто инеем, как занавеской.

Я надел свой голубой праздничный костюм с черным галстуком. Дядюшка Мельхиор, услышав, что я встал, крикнул мне из своей комнаты:

— Вот так холод, Жозеф. Сорок лет я не видел ничего подобного. Бедные наши солдатики! Ведь в России-то еще холоднее. Что-то будет!

Около восьми я собрался идти, но Гульден, Увидев, как я одет, закричал:

— Да ты с ума сошел, Жозеф! Ведь ты замерзнешь по дороге! Сейчас же надевай мое пальто, башмаки с фланелевой подкладкой и перчатки.

Я было вздумал возражать, но он мне рассказал, что вчера нашли замерзшего человека, и этот пример на меня подействовал.

По дороге, пробираясь к селению Четырех Ветров, где жила Катрин, я не раз поблагодарил старика за его совет. Стоял дьявольский мороз, и я моментально поднял лисий воротник пальто, уткнув в него лицо.

Когда, громыхая башмаками, я ввалился в квартиру тети Гредель, все были изумлены и не сразу узнали кто это.

— Ах! Да ведь это Жозеф! — крикнула Катрин, разодетая по-праздничному. — Я знала, что он придет, несмотря на холод!

Я снял пальто и, поцеловав Катрин, протянул ей подарок.

— Тут кое-что для тебя.

Катрин развязала веревочку и открыла футляр. Я стоял около нее, и мое сердце усиленно билось. Мне казалось, что часы вовсе не так красивы, как я думал, но в этот момент Катрин захлопала в ладоши и закричала:

— Господи! Какие хорошенькие!