"Тигры" в грязи. Воспоминания немецкого танкиста - Отто Кариус Страница 2

Я опять стал новобранцем, когда пошел в 7-й танковый батальон в Файингене. Моим танковым командиром был унтер-офицер Август Делер, громадный мужчина и хороший солдат. Я был заряжающим. Всех нас переполняла гордость, когда мы получили свой чехословацкий танк 38(t). Мы чувствовали себя практически непобедимыми с 37-мм орудием и двумя пулеметами чехословацкого производства. Мы восхищались броней, не понимая еще, что она для нас лишь моральная защита. При необходимости она могла оградить лишь от пуль, выпущенных из стрелкового оружия.

Мы познакомились с основами танкового боя на полигоне в Путлосе, в Гольштейне, куда отправились на настоящие стрельбы. В октябре 1940 года 21-й танковый полк был сформирован в Файингене. Незадолго до начала русской кампании он вошел в состав 20-й танковой дивизии, во время учений на полигоне в Ордурфе. Наша подготовка состояла из совместных учений с пехотными частями.

Когда в июне 1941 года нам выдали основное довольствие в виде неприкосновенного запаса, мы поняли: что-то должно произойти. Высказывались разные предположения о том, куда нас собирались перебросить, пока мы не двинулись в направлении Восточной Пруссии. И хотя крестьяне Восточной Пруссии нашептывали нам то одно, то другое, мы все еще верили, что посланы на границу для поддержания безопасности. Эта версия была иллюзией, сформировавшейся во время нашей подготовки в Путлосе, где мы тренировались на танках, передвигающихся под водой, поэтому склонны думать, что нашим противником станет Англия. Теперь мы были в Восточной Пруссии и уже больше не мучились неопределенностью.

Мы выдвинулись к границе 21 июня. Получив директиву о сложившейся ситуации, мы наконец узнали, какая нам отводится роль. Каждый изображал ледяное спокойствие, хотя внутренне все мы были чрезвычайно возбуждены. Напряжение становилось просто невыносимым. Наши сердца готовы были вырваться из груди, когда мы услышали, как эскадрильи бомбардировщиков и пикирующих бомбардировщиков «Штука» с гулом пронеслись над нашей дивизией в восточном направлении. Мы располагались на краю леса, к югу от Кальварьи. Наш командир установил на своем танке обычный радиоприемник. По нему мы услышали официальное объявление о начале русской кампании за пять минут до времени «Ч». За исключением нескольких офицеров и унтер-офицеров, никто из нас еще не участвовал в боевых действиях. До сих пор мы слышали настоящие выстрелы только на полигоне. Мы верили в старых вояк, имевших Железные кресты и боевые знаки отличия, а они сохраняли полную невозмутимость. У всех прочих не выдерживал желудок и мочевой пузырь. Мы ждали, что русские откроют огонь с минуты на минуту. Но все оставалось спокойным, и, к нашему облегчению, мы получили приказ атаковать.

Мы прорвались через пограничные посты юго-западнее Кальварьи. Когда после 120-километрового марша по дороге к вечеру мы достигли Олиты, уже чувствовали себя ветеранами. И все равно испытали радость, когда, наконец, остановились, поскольку наши чувства во время марша были обострены до предела. Мы держали оружие наготове; каждый находился на своем посту.

Поскольку я был заряжающим, у меня оказалась самая невыгодная позиция. Мне не только не было ничего видно, но я даже не мог носа высунуть на свежий воздух. Жара в нашей машине стала почти невыносимой. Каждый амбар, к которому мы приближались, вызывал у нас некоторое оживление, но все они оказывались пустыми. С необыкновенным любопытством я ожидал, что расскажет об увиденном командир нашего танка. Нас взбудоражило его сообщение о первом увиденном им мертвом русском, с волнением мы ожидали первого боевого контакта с русскими. Но ничего подобного не случилось. Поскольку наш батальон головным не был, могли предполагать такой контакт только в том случае, если авангард будет остановлен.

Мы без происшествий достигли первой цели нашего движения в тот день — аэродрома в Олите. Счастливые, скинули с себя пропыленную форму и были рады, когда, наконец, нашли воду, чтобы как следует помыться.

— Совсем неплохо здесь воевать, — сказал со смешком командир нашего танка унтер-офицер Делер после того, как в очередной раз вытащил голову из бадьи с водой. Казалось, этому умыванию не будет конца. За год до этого он был во Франции. Мысль об этом придала мне уверенности в себе, ведь я впервые вступил в боевые действия, возбужденный, но и с некоторой боязнью.

Нам буквально приходилось откапывать свое оружие из грязи. В случае настоящего боя из него мы не смогли бы стрелять. Мы вычистили все до блеска и предвкушали ужин.

— Эти летуны тут славно поработали, — заметил наш радист, чистивший оружие. Он смотрел, в сторону края леса, где русские самолеты были застигнуты на земле во время первых налетов люфтваффе.

Мы сняли с себя форму и испытывали такое чувство, будто заново родились. Невольно мне вспомнились картинки с сигаретных пачек, которые мы увлеченно собирали годами, и в частности одна из них: «Бивак на вражеской территории».

Вдруг над нашими головами разнесся гул.

— Черт побери! — ругнулся наш командир.

Он лежал рядом со мной в грязи. Но рассердил его не огонь противника, а моя неуклюжесть: я лежал на сухарях из его армейского пайка. Это было какое-то неромантичное боевое крещение.

Русские все еще находились в лесной чаще, окружавшей аэродром. Они собрали свои разрозненные подразделения после первоначального шока того дня и открыли по нам огонь. Прежде чем осознали, что происходит, мы уже снова были в своих танках. А потом вступили в свой первый ночной бой, будто из года в год только этим и занимались. Я был удивлен тем, какое спокойствие овладело всеми нами, как только мы осознали всю серьезность того, что делали.

Мы чувствовали себя почти бывалыми солдатами, когда на следующий день пришли на помощь в танковом сражении у Олиты. Мы оказывали поддержку при форсировании реки Неман. Нам почему-то было приятно осознавать, что наши танки не были такими же, как у русских, несмотря на небольшие собственные потери.

Наступление продолжалось без помех. После овладения Пилсудским трактом оно продолжалось в направлении Вильно (Вильнюса. — Пер.). После взятия Вильно 24 июня мы чувствовали гордость и, пожалуй, некоторую самоуверенность. Мы считали себя участниками значительных событий. Мы почти не замечали, насколько были вымотаны напряженным маршем. Но только когда останавливались, тут же валились с ног и засыпали как убитые.

Мы особенно не задумывались о том, что происходило. Разве могли мы остановить это наступление? Немногие, пожалуй, обращали внимание на тот факт, что мы двигались той же дорогой, по которой шел когда-то великий французский император Наполеон. В тот же самый день и час 129 лет назад он отдал точно такой же приказ о наступлении другим солдатам, привыкшим к победам. Было ли это странное совпадение случайным? Или же Гитлер хотел доказать, что он не сделает тех же ошибок, что и великий корсиканец? Во всяком случае, мы, солдаты, верили в свои способности и в удачу. И хорошо, что не могли заглянуть в будущее. Вместо этого у нас была только воля рваться вперед и завершить войну как можно скорее.