Пеле. Исповедь влюбленного в жизнь - Пеле Страница 2

* * *

С тех пор, как я пришел в этот мир 23 октября 1940 года в Трес-Корасойнсе, прошло более шестидесяти пяти лет [1]. Мой путь был длинным, но, как ни странно, я прекрасно его помню. Я родился в бедной семье, в маленьком домике, построенном из старых кирпичей. Может показаться, что такое сооружение должно быть крепким, но достаточно всего одного взгляда, чтобы понять, каким ветхим было наше жилище. Несмотря на то что мне оказали огромную честь и улицу назвали моим именем, а на доме даже висит табличка, которая сообщает о том, что именно тут я родился, он мало изменился и все еще выглядит захудалым. Возможно, он до сих пор не развалился только благодаря табличке. Когда я позже вернулся посетить наш дом, в моей памяти всплыла живая картина того, как, должно быть, выглядело мое рождение – эту сцену мне описывала бабушка Амброзина, которая присутствовала при родах и помогала моей молодой маме Селесте преодолеть все трудности деторождения. В конце концов, крошечного извивающегося младенца, коим был я, показали миру, из-за чего мой дядя Жоржи воскликнул: «Он определенно очень даже черный!» Возможно, то был ответ на первый вопрос отца о том, был ли я мальчиком или девочкой. Вероятно, отец был удовлетворен тем, что узнал мой пол, и, пощупав мои тощие ножки, сказал: «Он будет великим футболистом». Память не сохранила реакцию моей мамы, хотя я могу представить себе, что она не слишком-то была довольна таким предсказанием.

Моя мама Селесте была местной, дочкой возницы, – миниатюрной девушкой с блестящими волосами и красивой улыбкой. Мой папа Жуан Рамос ду Насименту – все знают его как Дондиньо – был родом из маленького городка примерно в ста километрах отсюда. В Трес-Корасойнсе он проходил военную службу, когда они познакомились. Он также был центральным нападающим в клубе «Атлетико». Этот клуб едва ли можно назвать профессиональным, и потому он очень мало в нем зарабатывал. За победу не полагались никакие поощрения, и в те дни работа футболистом означала наличие определенной репутации, она давала – как бы сказать – дурную славу. Но несмотря ни на что, мои родители поженились, когда маме было пятнадцать, а к шестнадцати годам она уже была беременна мной.

Незадолго до моего появления на свет в Трес-Корасойнсе случилось еще одно знаменательное событие: сюда провели электричество. Это новшество значительно улучшило нашу жизнь, и потому Дондиньо назвал меня Эдсоном, в честь Томаса Эдисона, изобретателя лампочки. На самом деле в свидетельстве о рождении у меня действительно написано «Эдисон» с «и», эта ошибка существует до сих пор. Но все же мое имя – Эдсон, но довольно-таки часто эта самая «и» появляется в официальных и личных документах, что меня очень раздражает, и мне снова и снова приходится давать объяснения на этот счет. Помимо всего прочего в свидетельстве еще и перепутали дату моего рождения – там указано 21 октября. Я не могу сказать, почему это произошло; возможно, из-за того, что мы в Бразилии не слишком печемся о точности. Эта ошибка также существует и по сей день. Когда я получил свой первый паспорт, там тоже было указано 21 октября, и каждый раз, как я его менял, дата оставалась прежней.

Жизнь в Трес-Корасойнсе и так была нелегкой, а вскоре пришлось кормить еще несколько ртов. Мой брат Жаир, известный как Зока, родился в том же домишке, что и я. Я уверен, что моя мама думала: «Надеюсь, ни один из моих сыновей не станет футболистом. Футбол не приносит денег. Может, они станут докторами? Вот хорошая работа!» Ну, мы все знаем, что произошло. Я полюбил эту игру так же, как ее любил мой отец – больше всего на свете он умел, как десятки тысяч других футболистов в Бразилии, надеяться, что однажды свершит прорыв и, наконец, сможет нас содержать, забивая голы.

И ему это почти удалось. В 1942 году его пригласили играть за «Атлетико Минейро», крупнейший клуб штата, располагающийся в столице Белу-Оризонти. Казалось, вот она, удача, которая ему была так нужна. Это был по-настоящему профессиональный клуб, известный во всей стране, в отличие от намного более бедного тезки «Атлетико» в Трес-Корасойнсе. «Атлетико Минейро» выступал против сильных команд, а моему отцу выпала возможность показать, на что он способен, в товарищеском матче против команды из Рио – «Сан-Криштован». В этой команде играл защитник Августо, которого позже позвали в национальную сборную, где он стал капитаном команды и принял участие в Чемпионате мира 1950 года. К сожалению, наша семья узнала об Августо по другой причине: во время матча он столкнулся с Дондиньо, и мой папа получил серьезную травму колена – думаю, он порвал связки. Он не мог играть в следующем матче, и его надеждам на успех пришел конец.

Он вернулся обратно в Трес-Корасойнс и стал работать по найму. Мы также жили в близлежащих городах, Сан-Лоренсу и Лорене, где он играл за клубы «Эпакаре» и «Васко» – но не в том известном клубе, а в том, что был назван в его честь. В Лорене, курортном местечке в окружении гор, и родилась моя сестра Мария Лусия.

Дондиньо был хорошим футболистом. Он был форвардом, и достаточно высоким – в нем было почти метр восемьдесят роста – и он великолепно играл головой. Обычно такие голы отлично забивают англичане, но в то время в Бразилии был игрок, который делал это не менее потрясающе, и его звали Балтазар. Все говорили, что мой папа был «местным Балтазаром». Думаю, увлечение футболом было у нас в крови. Папин брат Франсиско, которого я никогда не видел, потому что тот умер молодым, также был нападающим и, судя по всему, играл даже лучше папы.

Говорят, что однажды Дондиньо забил за один матч пять голов головой. Я тогда был слишком маленьким и плохо помню этот момент. Потом, когда я уже подбирался к собственному тысячному голу, журналисты начали выяснять, было ли это на самом деле или нет. И оказалось, что это была правда – они написали, что единственный рекорд, не принадлежавший Пеле, принадлежал его отцу! И лишь Богу одному известно, как ему это удалось…

* * *

В 1944 году в Сан-Лоренсу произошло кое-что, изменившее нашу жизнь, – и особенно мою. Папа получил приглашение от футбольного клуба в Бауру, к северо-западу от Сан-Паулу. Причем его позвали не только играть, но и, что самое главное, работать в местном управлении. Он отправился в Бауру, чтобы разузнать побольше о самом городе и выяснить подробности предложения. Ему все понравилось, а мама была очень довольна тем, что он получит работу, не связанную с футболом, что давало семье определенную уверенность и должно было благоприятно сказаться на нашем финансовом положении. Она надеялась, что мы наконец-то перестанем жить в нищете. Дети все воспринимали иначе – для нас жизнь просто шла своим чередом. Зока, Мария Лусия и я были еще слишком малы.

Папе удалось убедить маму переехать, и мы отправили туда весь свой скромный скарб. Из Бауру нам выслали билеты, и мы выехали. Я был чрезвычайно взволнован этим путешествием на поезде: можно даже сказать, что это мое первое настоящее воспоминание – я навсегда сохранил в своем сердце те впечатления, которые мне подарила та поездка, когда мне было четыре года. Почти всю дорогу я не отлипал от окна и не мог оторваться от постоянно сменяющихся видов. Поезд ехал медленно, но меня это не огорчало: тем больше у меня было времени насладиться пейзажем. Впервые я понял, как выглядела моя страна; или, по меньшей мере, та ее часть. В те дни не было кондиционеров, и мы могли довольствоваться лишь большими окнами с каждой стороны вагона. В одном месте железная дорога сильно изгибалась. Мне стало настолько интересно увидеть начало поезда и полюбоваться на клубы дыма, поэтому я слишком сильно высунулся из окна и чуть вовсе не вывалился, но папа меня удержал. Он втянул меня обратно в вагон, где я увидел пристальный взгляд мамы, упрекающей меня за безответственность. Мое время на земле могло закончиться прямо там. Но Бог присматривал за мной… Всю оставшуюся поездку я сидел между родителями и больше так не рисковал.