Блокада в моей судьбе - Борис Тарасов Страница 2

Я помню себя очень рано, лет с четырех-пяти. Самые первые воспоминания – о моих мучениях, когда родителям хотелось сходить вечером в кино или театр, и они оставляли нас одних, взяв с меня слово, что я присмотрю за младшими братьями и уложу их спать. И вот я их нянчу, улюлюкаю, развлекаю как могу, пою песни, младшему сую в рот соску. Когда ничто не помогает, начинаю их шлепать. Чаще всего к возвращению родителей мы, заплаканные, измученные, крепко обнявшись, спали в одной кроватке.

Первые мои детские годы прошли в Ленинграде. Жили мы на Фонтанке, в доме номер 90. Вплоть до начала войны отца постоянно переводили служить из гарнизона в гарнизон, и вся наша семья ездила вместе с ним. Впоследствии я узнал, что перед войной такие частые перемещения офицеров по службе были связаны с реорганизациями войск, перевооружением армии, а также, в немалой степени, с имевшими место в те времена репрессиями.

В течение нескольких лет мы успели пожить в военных городках в Пскове, Порхове, Великих Луках. Встретили начало войны в местечке Шувалово под Ленинградом. Семьи младших командиров и политработников жили в коммунальных квартирах, такого понятия, как отдельная квартира, тогда в нашей среде не существовало вообще. В квартире была общая кухня на несколько хозяек. На столах стояли примусы, керосинки, другие кухонные принадлежности. За приготовлением пищи женщины часто развлекали себя песнями. В общем жили дружно, лишь изредка на кухне случались ссоры, а вместе с ними слезы и крики. Но все быстро мирились.

Я, сколько себя помню, был небольшого росточка, худенький, с волнистыми светло-рыжими волосами. В раннем детстве по просьбе женщин с большим удовольствием плясал и пел на кухне песни.

Офицерские семьи в военных городках жили, по нынешним понятиям, очень скромно. Но вместе собирались часто. На праздники обычно пекли пироги, делали винегреты, салаты. На стол ставился холодец, селедочка, грибочки. Пели народные песни, нередко плясали. Хорошо помню, что женщины пили очень мало алкоголя, обычно их уговаривали выпить хотя бы рюмку, это относилось и к моей маме. Быт был очень скромным. В единственной комнате, которую занимала наша многодетная семья, стояли железные кровати, стол, тумбочки и простой шкаф. Причем вся мебель была казенной, при очередном переезде ее сдавали.

Однажды отец получил путевку в санаторий, что тогда было большой редкостью. Вернувшись, он с восторгом рассказывал, что в столовой санатория ему довелось есть яичницу из четырех яиц с колбасой. Мы, дети, приходили в восторг от этого рассказа о неслыханной для нас вкуснятине и роскоши.

Могу определенно сказать, что жизненный уровень военнослужащих поднялся только непосредственно перед войной. Для нашей семьи это, возможно, было связано со служебным ростом отца и, соответственно, с повышением его денежного оклада. В это время на нашем столе, и только по праздникам, стали появляться такие деликатесы, как копченая колбаса и шоколадные конфеты.

В воинских частях настоящим культом была боевая подготовка. День и ночь шли стрельбы, вождение боевых машин. Часто проводились так называемые газовые, химические тревоги, во время которых все без исключения, в том числе женщины и дети, должны были ходить в противогазах. Организовывалось множество всяких соревнований, в том числе по бегу, стрельбе, вождению, выполнению различных нормативов. Семьи военнослужащих часто приглашались на показные стрельбы, соревнования по вождению танков. На самых видных местах вывешивались портреты отличников и передовиков боевой подготовки.

На всю жизнь запомнились мне соревнования по вождению танков. Это было в воинской части, которая стояла в городе Порхове нынешней Псковской области. Большая группа воинов, женщин и детей собралась около трамплина. Танки предварительно разгонялись и на полном ходу влетали на высокий и крутой трамплин, преодолев который продолжали движение по воздуху, то есть практически летели, причем довольно далеко. Несомненно, водители этих танков были не только дьявольски смелы и отважны, они прежде всего являлись настоящими мастерами своего дела. Преодолев это препятствие, танки начинали стрельбу по макетам танков, как выяснялось потом, с прекрасными результатами.

Всем присутствующим показывали пораженные ими мишени. Танки, которые так блестяще прыгали с трамплинов, были БТ-7, они являлись прототипами американского танка «Кристи».

Впоследствии, горьким летом 1941 года, в дни чудовищных поражений, я часто думал: а где же они, эти танкисты, эти мастера огня и маневра? Ответ на этот нелегкий вопрос удалось найти лишь спустя много лет.

В воинских частях того времени ключом била общественная жизнь.

Действовали коллективы художественной самодеятельности, работала масса всевозможных кружков, начиная от Осовиахима (тогдашний ДОСААФ), до различных прикладных – стрельбы, вождения автомобилей, вплоть до шахматных и художественной самодеятельности. Так и помню себя, лет наверное от трех до пяти, стоящим рядом с мамой в хоре и старательно поющим.

Кстати, эта школа общественной жизни не прошла бесследно. Спустя многие годы, когда мне пришлось руководить большими коллективами, я всегда начинал свою работу с налаживания общественной работы и, прежде всего, с художественной самодеятельности. Не раз убеждался, что это очень верное и надежное средство повышения тонуса и сплоченности любого коллектива.

В 1937 году мне было всего пять лет, но этот год прочно остался в моей памяти. Он запомнился страхом, проникшим в души людей, в том числе и детей, в связи с проходившими тогда репрессиями.

Трудно объяснить, но, видимо, тревога родителей, страх, который их охватывал, особенно по ночам, передавался и нам, детям. Отчетливо помню такие моменты: ночь, какое-то тревожное ожидание взрослых. Все прислушиваются к звукам на улице.

Вдруг слышим – по лестнице стучат сапоги. Все замираем. Но шаги минуют наш этаж, поднимаются выше. Родители облегченно вздыхают. Через какое-то время сапоги звучат вновь, спускаются вниз – и снова напряжение: не остановятся ли они на обратном пути около нашей двери? Нет, проходят мимо. Только тогда наступает облегчение.

Утром узнаем, что кого-то из офицеров ночью забрали как врага народа. Следующей ночью все повторяется. Однажды, выйдя из дома, увидел сидящую на скамейке женщину, жену одного из сослуживцев отца, которая горько плакала и сквозь слезы повторяла:

– Ну какой же он враг, что он мог сделать плохого, ведь он весь день на службе!

Эти потрясения не забылись и не стерлись из памяти. Трагедия этих лет, совершенно не заслуженная нашим народом, не обошла даже нас, маленьких тогда детей, и навсегда оставила тяжелый и глубокий след в душе и сознании.

Я до сих пор уверен, что не случилось бы такого страшного разгрома нашей армии немцами в 1941 году, если бы накануне войны не были репрессированы выдающиеся командиры, мастера военного дела.

Предвоенные годы были временем абсолютного атеизма. Тем не менее церкви повсюду действовали и никто никому не запрещал их посещать. Мои родители были атеистами, причем убежденными. Естественно, мы, дети, росли некрещеными. Но мать отца, наша бабушка Мария Николаевна, жившая в Серпухове, была очень верующей и страдала от того, что ее внуки некрещеные. Она нередко приезжала к нам в гости и каждый ее приезд сопровождался ожесточенными спорами с родителями по этому поводу.