Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская Страница 2

Собственно, члены тайных обществ остались в активной исторической памяти именно потому, что впервые попытались открыто протестовать против ограничения прав. Более того, они стали символом борьбы за человеческие права. Едва ли не каждый, кто мыслил себя в оппозиции режиму (монархическому, советскому или постсоветскому), так или иначе ассоциировал себя с декабристами. Декабристы стали символом российской интеллигенции.

Мог ли мятеж «кончиться удачей»? Трудно сказать. С одной стороны, бурное «осьмнадцатое столетие» было богато успешными переворотами. Но, с другой стороны, все 10 лет существования тайных обществ лидеры заговора не могли найти общий язык, не могли договориться о том, кто будет главным в новом российском правительстве. Заговорщики не сумели договориться и о совместных действиях, и это значительно уменьшало их шансы на успех.

Однако победа императора Николая I над декабристами обернулась для него историческим поражением.

Случайный путешественник-француз, пораженный устройством русского государственного механизма, писал о нем: «Россия – империя каталогов; она замечательна, если читать ее как собрание этикеток; но бойтесь заглянуть дальше заголовка! Если вы откроете книгу, то не найдете ничего из обещанного: все главы в ней обозначены, но каждую еще предстоит написать» [4].

«Империя каталогов» рухнула в 1855 году в катастрофе Крымской войны. И даже самые рьяные защитники этой Империи были вынуждены признать ее крах.

Монархист Федор Тютчев написал на смерть Николая I стихотворение:

Неудача же декабристов не помешала им победить в иной плоскости – моральной и нравственной. Не без помощи Александра Герцена возникла знаменитая декабристская легенда, мощно влиявшая на русское общественное сознание и культуру (от стихов Пушкина до песен Александра Галича и фильма «Звезда пленительного счастья»). И именно поэтому многие интеллектуалы могут сказать сегодня: декабристы – «nos amis de quatorze».

Тайные общества, которые в исторической науке принято называть декабристскими, – важный феномен общественной жизни России начала 1820-х годов. Трагическим событиям декабря 1825 – января 1826 года, двум восстаниям: в Петербурге и под Киевом, предшествовала десятилетняя история развития нелегальных организаций. Возникнув в начале 1816 года, Союз спасения был в 1818 году преобразован в Союз благоденствия. Через три года организация эта была распущена, а на ее месте возникли две новые: Южное и Северное тайные общества.

Все годы существования заговора прошли под знаком не только постоянных политических дискуссий, обсуждения планов и программ, но и под знаком серьезных личных разногласий заговорщиков. Наибольшие споры вызывала личность Павла Пестеля.

* * *

К 1825 году, времени безуспешных попыток участников тайных обществ силой воплотить в жизнь программу политических реформ, Пестель был уже признанным лидером заговора. Однако отзывы о нем других заговорщиков противоречивы.

«Образ действий Пестеля возбуждал не любовь к Отечеству, но страсти, с нею не совместимые», – утверждал в мемуарах декабрист Сергей Трубецкой. Человеком, опасным «для России и для видов Общества», считал Пестеля Кондратий Рылеев [5]. «Какова была его цель? – задавался вопросом знавший Пестеля журналист Николай Греч. – Сколько я могу судить, личная, своекорыстная. Он хотел произвесть суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховною властию в замышляемой сумасбродами республике… Достигнув верховной власти, Пестель… сделался бы жесточайшим деспотом».

А, например, другой декабрист, Сергей Волконский, создавая на закате жизни свои мемуары, «полагал своей обязанностью» «оспорить убеждение… что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия, искал и при удаче захвата власти, а не из чистых видов общих – мнение, обидно памяти того, кто принес свою жизнь в жертву общему делу». Противоречивость Пестеля отмечали и историки. Так, например, В. С. Парсамов считает, что в его личности «столкнулись две национально-культурные стихии: немецкий рационализм и русская широта души»; по его мнению, между этими «стихиями» не было «серединного примиряющего начала» [6].

Павел Пестель по рождению принадлежал к кругу высшей петербургской бюрократии. Он был старшим сыном крупного российского сановника с одиозной исторической репутацией, в 1806–1819 годах занимавшего пост генерал-губернатора Сибири, Ивана Борисовича Пестеля. У Павла Пестеля было три младших брата – Владимир, Борис и Александр, и младшая сестра Софья.

В 1811 году, накануне войны, Пестель окончил Пажеский корпус – лучшее военное учебное заведение России. Судя по сохранившимся корпусным ведомостям, все корпусные «науки» давались ему одинаково «блестяще», по большинству из них он имел максимально возможные оценки – «баллы». В ежегодных учебных рейтингах он неизменно лидировал [7]. Пестель окончил корпус первым в выпуске, и его имя было занесено на почетную мраморную доску.

После окончания корпуса, в 1811 году, получил чин прапорщика в гвардейском Литовском полку.

Через полгода после выпуска началась Отечественная война. Вчерашний камер-паж прошел боевое крещение в Бородинской битве. Он был тяжело ранен в ногу и получил свою первую награду – золотую шпагу. До конца так и не излечившись от раны, он догнал действующую армию за границей, стал адъютантом генерала от кавалерии графа Витгенштейна – главнокомандующего всеми войсками антинаполеоновской коалиции.

Согласно послужному списку «витгенштейнов адъютант» проявлял чудеса храбрости почти во всех знаменитых битвах 1813–1814 годов: воевал под Дрезденом и Кульмом, участвовал в «битве народов» под Лейпцигом, в сражениях при Бар-Сюр-Об и Троа. Его храбрость была вознаграждена российскими орденами Св. Анны 2-й степени и Св. Владимира 4-й степени, австрийским орденом Леопольда 3-й степени, баденским орденом Карла Фридриха. Получил Пестель и высший прусский военный орден – Пурлемерит («За достоинство») [8].