Андрей Тарковский. Жизнь на кресте - Людмила Бояджиева Страница 2

В своих фильмах Тарковский провозглашал любовь и жертвенность главными проявлениями духа, цементирующими мироздание. В реальной жизни ему неведомо таинство любви. По большому счету жертвенно и самоотверженно он не любил никого — ни друзей, ни коллег, ни детей, ни женщин. «Женщина не имеет своего внутреннего мира и не должна его иметь. Ее внутренний мир должен полностью раствориться во внутреннем мире мужчины» — такова жесткая установка.

Не умеющий любить, он не был способен отличить в этой сфере подлинное от грубой фальшивки. Творец, декларирующий преданность, предельную честность в отношениях мужчины и женщины, сам он ненадежный, изменчивый партнер. Его удел — обманывать и быть обманутым. Женщина, готовая отдать жизнь гонимому мученику, не станет опорой и Музой, не найдет ответного чувства. В семейном союзе Тарковскому отведена роль добычи, марионетки в руках более сильного, корыстного партнера. Как следствие — брак с разрушающей его личность женщиной. Пожалуй, самая страшная ловушка, которую приготовила Тарковскому судьба, — встреча и долгие годы жизни с Ларисой Кизиловой, позже — мадам Тарковской.

В том, как сложилась его судьба в последние годы, превратившая режиссера в комок ноющих нервов, во многом — «заслуга» постоянной спутницы Тарковского, решившей во что бы то ни стало за его счет «войти в историю»: занять почитаемое место среди великих, получить пропуск в «сладкую жизнь». А главное — остаться для потомков полноправной хозяйкой его славы, «ангелом-хранителем», вдохновительницей, везде и всегда помогавшей гению занять трон демиурга всемирного кинематографа. В союзе супругов Тарковских гений и злодейство срослись, как половинки андрогина. Обзаведясь личным змием-искусителем, Тарковский начал стремительный путь к неотвратимо трагичному финалу.

Тарковский горд, бескорыстен, непоколебим в своих замыслах, до безрассудства смел в пылу утверждения собственных принципов. Достоинство и принципиальность — его девиз. Но вот он оговаривает друга, оскорбляет соратника, жестко поднимает планку оплаты зарубежных прокатчиков, отпугивает протянувших руку помощи холодной пренебрежительностью.

Большинство людей, сталкивавшихся с ним в процессе творчества, неохотно признают: «Гений-то он гений, а человек не высшего качества».

Упрямый, вызывающе прямолинейный, далеко не сентиментальный даже с рабски исполняющими его замыслы людьми, он, подчинив собственную волю корыстной женщине, жестко расправляется с коллегами, друзьями, родственниками, не имеющими утилитарной, то есть деловой ценности.

Возможно, так — чужими руками — ему было удобнее устраивать личное пространство. Возможно, погруженный в творчество, он просто не имел сил сопротивляться.

Тарковский, упорно декларирующий пренебрежение материальными ценностями во имя духовного совершенствования, воссоздавший в фильме «Зеркало» идеал бытия — убогую деревушку детства, затевает в Подмосковье строительство «имения», обзаводится квартирами, антикварной мебелью, мечтает приобрести старинный замок в Италии, серьезно задумываясь о величине бассейна. Руководит процессом реализации «правильного курса» все та же занявшая командные высоты в бытие Тарковского женщина.

Застенчивой улыбки творца, имеющего основания сомневаться в собственных заслугах перед киноискусством и человечеством, у Тарковского не было никогда. Он отлично знал себе цену, безапелляционно круша авторитеты еще в институтские годы. Попав в «капиталистические джунгли», Тарковский претендует на исключительные права: всеобщее преклонение и финансовое преуспевание. Он требовал, чтобы его «бескорыстно даримые людям» фильмы-откровения были щедро оплачены. Тарковский не ставит себя в ряд ни с кем, даже с уважаемым старцем Брессоном, оспаривая у него приз Каннского фестиваля…

Чужак в стане циничных, корыстных или попросту не понимающих его в инородности своей, он мечется, загнанный страхом и злостью, и застревает в капкане конфликта с властью, неразрешимых финансовых проблем, личных и творческих разногласий. Вечное противоборство духа и материи, исследование которого он считает главной задачей искусства, становится его личным, смертельно опасным конфликтом.

Итог печален. Несовместимость со всем, ради чего он живет, постоянный напор женщины, подгонявшей взмыленного коня все новыми требованиями, неотвратимо приближали катастрофу. Последние годы и без того чрезвычайно импульсивный Тарковский постоянно существует на грани нервного срыва. Смертельная болезнь — «Болезнь всей моей жизни» — приговор, точка. Энергия иссякла, ушли силы. Поверить в это он долго не мог, как не хотел, упорно не хотел верить в смерть. «Нет смерти для меня», — самогипноз, которым он пытался защититься от неизбежности.

Он умирает, не успев состариться, доосуществить, довоплотить множество задумок, нищим в грохоте литавр всемирной славы. Умирает, отвергнутый Родиной, лишенный законных, страстно желаемых почестей и финансовой независимости. Уходит обидно рано, до конца так и не поняв — побежденным или победителем?

Детством и воспоминаниями о себе, чувствами бессмертия и остротой реакции, и растительной радости художник питается всю свою жизнь.

Чем ярче детские воспоминания, тем мощнее творческая потенция.

1

Андрею Тарковскому повезло с наследственностью. Повезло, если принять как итог те семь с половиной фильмов, которые он успел внести в сокровищницу мирового кино, и не вспоминать о крестном пути, который ему предстояло пройти. В его гены был заложен код мощного Дара и черты противоречивой, сложной личности, предопределившие тяготы жизненного пути режиссера.

Отец Андрея — известный поэт Арсений Александрович Тарковский родился в 1907 году в уездном городе Херсонской губернии в семье служащего Елисаветградского Общественного банка. Однако бурная кровь дагестанских правителей, стоявших у истоков рода Тарковских, давала о себе знать — судьбы его представителей складывались непросто.

Корни рода Тарковских, по одной из версий, уходят в «Тарковские владения» — так называлась область, распространявшаяся почти на всю территорию Дагестана и только с 1867 года переименованная в Темир-Хан-Шуринский округ. Последний князь Тарковского владения Шамсудин считался основателем рода Тарковских. Черты властного князя угадываются в чеканной красоте и жесткости характера Арсения Александровича и его сына Андрея.

Александр Карлович, дед Андрея, был наделен духом беспокойным, ищущим. Помимо службы в банке он сочинял стихи, рассказы, переводил для себя Данте, Джакомо Леопарди, Виктора Гюго. К тому же в 80-х годах XIX века активно участвовал в организации народовольческого кружка, в связи с чем находился под гласным надзором полиции, был арестован, три года провел в тюрьмах Воронежа, Елисаветграда, Одессы и Москвы и отправлен на пять лет в ссылку в Восточную Сибирь. В ссылке он начал заниматься журналистикой, сотрудничая с иркутскими газетами. Первая жена Александра Карловича умерла молодой, оставив малолетнюю дочь. Вторая — Мария Даниловна — родила мужу двух сыновей, Валерия и Арсения. Дети политически неблагонадежного Александра Карловича большей частью воспитывались в родственном семействе драматурга и актера Ивана Карповича Тобилевича, одного из основателей украинского национального театра, известного в истории театра под именем Карпенко-Карый.