Норманны. Покорители Северной Атлантики - Гвинет Джонс Страница 2

К сожалению, до нас не дошли сочинения самого Пифея, в которых тот рассказал о своем путешествии к Британским островам и дальше на север (330–300 гг. до н. э.). Взамен этого мы должны довольствоваться отрывками сведений, нередко противоречащих друг другу. Эта информация поступила к нам от всевозможных посредников, которые, в свою очередь, черпали сведения у поздних греческих географов. Именно таким невероятным путем до нас впервые дошло название Туле. Не стоит, однако, думать, что под Туле Пифей имел в виду страну, ныне известную как Исландия. Туле находился в 6 милях плавания к северу от Британии (Страбон и Плиний), а проплыв еще один день на север, можно было встретить замерзший океан (Плиний). Во время летнего солнцестояния солнце там можно было видеть в течение всех суток (Клеомед), а если и наступала ночь, то очень короткая: в одних местах она длилась два часа, в других – три (Гемин). Все это, безусловно, характерно для Исландии. Но Пифей говорит о Туле как о стране, населенной варварами, и сообщает о них весьма достоверные сведения. Так, по словам Пифея, у варваров очень мало домашних животных, а питаются они в основном просом, кореньями, а также небольшим количеством фруктов. Те, у кого есть зерно и мед, делают из них напиток. После того как зерно сжато, его складывают в большие крытые помещения и там молотят, поскольку холодный климат и обильные дожди не позволяют этого делать на открытом воздухе. Современным археологам ничего неизвестно о подобных поселениях в Исландии, да и то немногое, что мы знаем о похолодании в Северном полушарии во времена Пифея, делает сближение мифической Туле с Исландией еще менее вероятной. Гораздо больше оснований считать таким «крайним севером» западное побережье Норвегии. Не исключена также вероятность того, что это были Шетландские или даже Оркнейские острова. Если верить Страбону, Пифей утверждал, что в этих широтах земля, море и воздух состоят не из различных элементов, но вследствие замерзания являют собою некое смешение всех трех материй, из-за чего по морю невозможно плавать на кораблях. Это Пифей видел собственными глазами. Но что именно он видел – густой туман и рыхлый губчатый лед (так называемую шугу) или же просто некоторый фантом, порожденный воздействием на человеческое воображение сумеречного субарктического дня, – этого нам не дано знать. На этом наши сведения о стране Туле обрываются, и Исландия так и не входит в исторические летописи того времени.

Но если не финикийцы и не греки, то, возможно, римляне достигли первыми берегов Исландии. Наиболее вероятным периодом для подобных открытий был период контроля Каравзия над Британией – либо как наместника Нижних земель, либо как властителя Британии (около 286–293 гг. н. э.). Но мы не располагаем никакими литературными свидетельствами относительно такого открытия, а археологические находки слишком скудны и недостоверны: всего лишь три римские медные монеты периода 270–305 годов н. э. (эти даты охватывают период правления императоров, изображенных на монетах). Две из них были найдены у Брагдарвеллира в Хамарсфьорде, а еще одна – в округе Гвальнес в Лоне (все три – в юго-восточном углу острова). И именно эта область являлась наиболее вероятной пристанью для приплывавших с юга кораблей. Но вряд ли мы можем утверждать, что столь мелкие монеты (к тому же в таком ничтожном количестве) были привезены в Исландию своими первоначальными владельцами – будь то римляне или шотландцы. Скорее всего, их завезли на остров норманны, прихватившие их где-то за границей: либо как часть добычи, либо как сувенир на память или же по какой-либо иной, столь же достоверной причине. Во всяком случае, если какой-либо римский корабль и заплывал так далеко на север – намеренно или волей случая, – не существует никаких свидетельств о его возвращении, и эти три монеты – единственная память о таком путешествии и (если мы взвесим опасности океана и суровость исландского климата) о команде этого корабля.

Тем временем многочисленные корабли продолжали бороздить морские пути на западе. На смену людям эпохи мегалита пришли кельтские завоеватели бронзового века, путешествовавшие как по морю, так и по суше. В течение следующего тысячелетия существовал непрерывный торговый и культурный обмен между континентами и островами западной Британии, пока, наконец, в начале эпохи раннего христианства миссионерский пыл кельтских святых не соединил в единое культурное целое Ирландию и Британию, Корнуолл, Уэльс и Стратклайд. В V и VI веках н. э. лишь благодаря этим западным путям народы Британии и Ирландии могли поддерживать связь с остатками римской цивилизации в Галлии и Западном Средиземноморье. Мореходство процветало во все века, так что когда ирландские святые и пилигримы начали подыскивать еще более уединенные и удаленные острова, то в их распоряжении оказались превосходно снаряженные корабли и практически неисчерпаемый опыт морских путешествий. Лодки ирландцев были сделаны из дерева, которое обтягивалось шкурами (кориа). Среди них были и совсем маленькие, сооруженные из двух с половиной шкур. Именно на подобной лодке три ирландских пилигрима прибыли в 891 году в Англию с визитом к королю Альфреду. Другие суда были гораздо больших размеров, так что на каждом могло уместиться по меньшей мере два десятка человек с личным имуществом и провизией. На таких кораблях ирландцы из монастырей Арана, Бангора, Клонферта и Клонмэкнойса на веслах и под парусами доплывали до британского побережья, а оттуда направляли свои суда в Северную Атлантику. Между Шотландией и Оркнейскими островами лежит узкий пролив, который нередко посещают штормовые ветры и ураганы. Все эти опасности нимало не смущали ирландских мореплавателей, хотя порой бурное море разбивало их корабли в щепки. От Оркнейских островов до Шетландских им надо было проплыть 50 миль и еще 200 миль – от Шетландских до Фарерских островов. Отсюда до Исландии оставалось еще около 240 миль, тогда как по прямой – от мыса Малин на севере Ирландии – им пришлось бы преодолеть не менее 600 миль. И все же дальнейшее проникновение на север было неизбежным, особенно если учесть известный эффект северной фата морганы, легко сокращающей то расстояние, на котором обнадеженному путешественнику становится видна земля. Не так-то легко бывает отделить истину от вымысла в жизнеописаниях кельтских святых, тем более если эти святые – ирландцы. И это не может не вызывать у нас сожаления, поскольку в их «Имраме» (историях путешествий) встречаются описания, по-видимому отражающие опыт пребывания в северных широтах, – как, например, киты, выпускающие фонтаны воды, и извержения вулканов. Никакие испытания не были чрезмерны для тех, кто искал уединенного пристанища, хотя тем, кто в конце концов нашел его – в пещерах и хижинах отдаленных островов, – оставались лишь молитва, одиночество и суровая аскеза.

Неумолчный вопль, возносящийся к облачным небесам,Искренняя и благочестивая исповедь, потоки истовых слез.Холодная и жесткая постель, подобная ложу осужденного,Краткий тревожный сон и горькие рыдания до рассвета…Один в своей маленькой хижине, совершенно один,Сам я пришел в этот мир и сам уйду из него.

Другие стихи звучат более оптимистично – как, например, строки из анонимной поэмы XII столетия, найденной в хижине отшельника на острове Святого Колумбы:

Как радостно мне находиться в глубине острова,С вершины скалы мне виден безбрежный моря простор.Там я могу наблюдать пестрые стаи птицНад океаном и видеть могучих китов – величайшееиз чудес.Я могу наблюдать за сменой его приливов и отливов;И теперь меня могли бы называть «человек, навсегдапокинувший Ирландию».

Для большинства этих преданных Богу людей «путешествовать во имя Христа» означало невозможность возвращения домой. Во имя Господа они принимали голодную или насильственную смерть, а также все опасности, подстерегающие их на земле и на море. Быть паломником означало полное и безоговорочное самоотречение [1].