Присоединение Грузии к России - Зураб Авалов Страница 2

Историческая перспектива необходима; надо знать общий ход грузинской истории и в особенности политическую обстановку XVIII столетия, иначе нам не понять, почему возможна была такая скорая и решительная развязка в самом начале XIX века.

II

Ограничиваясь рамками нашего тысячелетия, мы можем в нем разобраться, взяв за вехи важные исторические события, совершавшиеся в Передней Азии. Мы видим, что всякий раз, когда является здесь какой-нибудь крупный собиратель земель, когда слагается или усиливается какое-нибудь мощное, хотя бы недолговечное политическое тело, монархия из числа «мировых», — Грузия оказывается или стесненной, или порабощенной. Напротив, когда Передняя Азия представляет картину разложения и политического упадка, Грузия возрождается, расцветает, крепнет, пока стихийный поворот истории снова не пресечет нормального развития страны.

Тот, сравнительно небольшой промежуток, когда (в текущем тысячелетии) Грузия является настоящей державой (конечно, средневекового склада) с силой и значением — лучшая пора эпохи грузино-абхазских монархов, — по времени совпадает с периодом разложения сельджукского государства в Персии (т. е., приблизительно, XII век). Эпохе этой предшествует расцвет сельджукской монархии — и в это-то время Альпаслан совершил вторжение в Грузию; тяжело пришлось ей и при Маликшахе, когда могущество Сельджукидов достигает высшей точки (1072–1092).

После Маликшаха наступило благоприятное для Грузии время, когда вследствие династических несогласий и распрей атабеков совершалось распадение сельджукской монархии; в Малой Азии образовалось царство Иконийское, воспрянул униженный халиф Багдадский, в целом ряде провинций власть сделалась наследственной и независимой, сложились сильные местные династии в Фарсе, Луристане, по соседству с Грузией — из Ганджи распространилось могущество Пехлеванидов.

Восточный Иран не отставал от Западного в смысле политической путаницы и отсутствия единства.

Только благодаря этим условиям возможны были тот подъем политического могущества и культурное оживление, которые делают XII век золотым веком грузинской истории. Тогда-то, в век Давида Возобновителя и Тамары окончательно сложилась традиция православной монархии Багратидов, традиция, к которой и позже готовы были вернуться, но которой так мало благоприятствовали дальнейшие обстоятельства.

Завоевание Персии монголами началось в 1219 г. Скоро дошла очередь до Грузии: она была разорена, уничтожена. Ясно, что политическая обстановка круто изменилась. В первой половине XIII века великий хан Мангу поручил управление Ираном Гулагу-хану, с которого и начинается династия Гулагидов; они властвовали непосредственно над значительной частью Ирана, сопредельные же владения находились в вассальной от них зависимости.

К концу XIII века монгольские завоеватели сливаются с персами, затем они становятся мусульманами-шиитами и не признают даже и номинальной зависимости от великого хана.

К таким соседям Грузия должна была стать в подневольное отношение, отношение данницы. Но стоило лишь измениться картине, стоило лишь ослабеть монгольским властителям — а при Абусаиде (1316–1326) начинаются распадение и междоусобная борьба мелких владетелей, и мы видим в Грузии успехи Георгия Блестящего. Историк отмечает: «1318. Георгий, сын Димитрия Самоотверженного, становится царем и начинает блистать, как утренняя звезда» [1].

Но звезда если не Георгия, то Грузии скоро померкла во мраке Тамерланова нашествия. Энергия этого нашествия, а также сила сопротивления, оказанного Грузией, превосходят всякое вероятие.

Что экскурсии мировых завоевателей, их вторжения в бассейны «благородных» рек Куры и Риони должны были подрезать крылья Грузии, извратить и разрушить ее политическую карьеру, это очевидно. Так и было на деле. Однако распадение империи Тамерлана дало повод Грузии обнаружить еще раз ее живучесть и выносливость. В последний раз она была «собрана» и наслаждалась сравнительным покоем под скипетром Александра (1413–1442), который, однако, так мало был проникнут идеей государственного единства, что не поколебался распределить земли своей короны между сыновьями своими.

III

Согласно традиции, единая Грузия разделена на части царем Александром. С этого времени «Иверия не существует более» [2], но отдельные царства и княжества влачат свое, исполненное превратностей, существование. Со временем князь Цицианов увидит Божию волю в том, что царство Грузинское, Александром разделенное, «Александром же I Императором Всероссийским соединено паки воедино» [3].

Однако разделение царства царем Александром не может иметь значение какой-то роковой грани между старой, единой Грузией и «рассыпанной храминой» позднейших веков. Нет, если после «раздела» Грузия уже не объединялась, то и до раздела она далеко не всегда была единой [4]. Напротив, составные части Грузии, пережившие ее единство, существовали задолго до разделения царства и были в условиях того времени гораздо более жизнеспособны и крепки, чем целое, из них слагавшееся. Входя в состав единой Грузии — Мингрелия, Сванетия или Кахетия не переставали быть Мингрелией, Сванетией и Кахетией. Не было монарха, признанного всей Грузией, не было единой Грузии как политической величины; Мингрелия же и Кахетия оставались (но, конечно, об неизменности и постоянстве состава отдельных областей также нельзя говорить).

Как всякое общество средневекового склада, старая Грузия и в эпохи единства, эпохи могущества носила в себе центробежные силы, которые неминуемо делали непрочным это единство. Элементы раздвоения Грузии на западную и восточную (по ту и по сю сторону Лихских гор), а также дальнейшего дробления той и другой имелись испокон веков, так как находились в тесной связи с самыми, можно сказать, стихийными условиями исторической жизни Грузии. Это классическая страна долин и ущелий, не столь мелких и не столь замкнутых, чтобы делать невозможной всякую гражданственность, но, во всяком случае, являющихся местом старинной оседлости, издавней солидарности. Эти территориальные единицы — основание, почва для создания из них и над ними высшего целого, государства. Спрашивается, окажутся ли узы этой новой организации настолько сильными, чтобы преодолеть внутреннюю солидарность отдельных единиц? Мы знаем, что в условиях средневековой жизни церковь может способствовать объединению. Так было и в Грузии. Но церковь, монастыри, письменность — все это совмещается с каким угодно положением вещей: единством, раздроблением, завоеванием.