Россия против Наполеона. Борьба за Европу. 1807-1814 - Доминик Ливен Страница 2

Собственно говоря, основываясь на современных представлениях, критическом осмыслении предшествующей историографии, интеграции различных точек зрения и частных позиций, автор, вводя новые источники, поставил и успешно решил масштабную задачу по изучению великой эпохи. Нашему английскому коллеге удалось с успехом преодолеть инерцию историографического мышления и во многом пересмотреть сложившиеся стереотипы и бытовавшие оценочные клише.

В заключение хотелось бы отметить, что все выводы, сделанные в работе, четко аргументированы, подкреплены солидной источниковой базой и имеют новаторский характер. Нетрадиционными для нашей отечественной литературы остаются только многие подходы и открытая манера изложения материала. Как мне представляется, именно в этом Доминик Ливен отразил лучшие профессиональные качества западных историографических школ. Читателю же будет очень интересно прочесть такую книгу. Он откроет для себя много нового, увлекательного и интересного и до этого ему не известного.

Виктор Безотосный

Книга была изначально написана по-английски и впервые опубликована в Великобритании в октябре 2009 г., а затем, весной 2010 г., в США. Впоследствии она вышла (или готовится к печати) на голландском, итальянском, немецком, французском, португальском и, возможно, корейском языках. Тем не менее для меня наиболее важным переводом книги является ее русское издание.

Отчасти это объясняется причинами личного свойства и моей сентиментальностью. Члены моей семьи являлись подданными Российской империи с 1721 по 1917 г. Впоследствии они пополнили ряды белой эмиграции. Мой отец, тяготевший к либеральному крылу эмиграции, в течение многих лет возглавлял Русскую службу БиБиСи, сначала непосредственно, а затем опосредованно, являясь главой британской службы иностраноязычного радиовещания. Но мое поколение нашей семьи было воспитано таким образом, что мы ни в каком отношении не считали себя русскими. Белая эмиграция в Великобритании всегда была очень малочисленна. Я ни разу не встречал в Великобритании кого-либо, кто бы принадлежал к моему поколению эмигрантов, вырос русскоязычным, и чьи родители оба были бы русскими. Эта ситуация заметно отличается от положения моих родственников в континентальной Европе и Северной Америке.

В любом случае мой отец был довольно своеобразным русским. Его семья перебралась на новое место жительство из Латвии, но он ни разу не был в этой стране, равно как и не являлся этническим латышом. Ливены действительно некоторым образом гордились тем, что ведут свое происхождение от ливов — автохтонного, почти доисторического населения современной Латвии. Мой дед написал мемуары на русском языке. Мой прадед, несомненно, использовал бы для этого французский. Вероятно, большинство историков охарактеризовали бы моего отца и его семью как балтийских немцев. С одной стороны, это довольно справедливо. Он был воспитан как протестант и родился в Германии, когда его родители спасались от русской революции. Первые годы жизни он провел в Баден-Бадене, где семья еще до 1914 г. владела особняком. Но большая часть детства и юность отца прошли в Брюсселе, там он получил образование во французском лицее. Затем, по стечению обстоятельств, он отправился на учебу в университет — в Тринити Колледж, Дублин. Лично я всегда считал его человеком с русской душой и французским умом. Своей связью с Англией он был практически всецело обязан Второй мировой войне. Испытывая отвращение к фашизму, после поражения Франции в 1940 г. он присоединился к армии единственной страны, еще воевавшей с Гитлером. Моя мать, большей частью ирландских и отчасти французских кровей, родилась в Индии и, конечно, ни слова не знала по-русски. Сам я появился на свет в Сингапуре.

Тем не менее мое детство сделали интересным многочисленные русские родственники старшего поколения, которые в 1950-е гг. казались мальчику гораздо более экзотичными, чем местные жители все еще довольно степенной Англии. Одна из моих двоюродных бабушек в годы Первой мировой войны находилась вместе с русской армией в Персии. Там она прониклась любовью к якам, которые являлись неотъемлемой частью армейских транспортных колонн. Когда я был маленьким мальчиком и жил в Лондоне, она каждый месяц водила меня в зоопарк, где говорила по-русски с этими крупными, шерстистыми, дружелюбными животными, кормила их шоколадными эклерами, меренгами и искусно приготовленными сэндвичами, предназначавшимися для респектабельных английских чайных столов. Пятилетнему мальчугану казалось само собой разумеющимся, что страна, чьи коровы были в четыре раза крупнее и гораздо шерстистее английских и питались эклерами, должна быть обворожительной. Поскольку никто не пытался насильно привить мне интерес к русской истории или каким-либо образом заставить почувствовать себя русским, я был счастлив сделать это самостоятельно. И нет сомнений в том, что, когда дело дошло до наполеоновской эпохи, мой интерес еще более усиливал тот факт, что мой прапрадед Ливен был в 1807 г. награжден георгиевским крестом при Прейсиш-Эйлау и командовал корпусом в Лейпцигском сражении в 1813 г. В исторических свидетельствах того времени были разбросаны сведения о его родственниках — Ливенах, Паленах, Орловых-Денисовых и многих других. Его мать — как рассказывал мой отец — возможно, послужила прообразом Анны Шерер, в чьем салоне начинается повествование романа Л.Н. Толстого.

Надеюсь, что эта книга является не просто расширенной версией почитания предков. Но я и правда испытываю некоторую радость от того, что историк русского происхождения, каковым я являюсь, имеет возможность опубликовать свой труд на русском языке и внести скромный вклад в удовлетворение интереса русских людей к прошлому своей страны. Среди многочисленных бедствий и страданий, обрушившихся на Россию в 1990-е гг., возможность восстановить связи с различными ветвями эмиграции являлась, по моему мнению, реальным, хотя и, несомненно, слабым утешением. Я также искренне полагаю, что наполеоновские войны — это тот эпизод русской истории, из которого можно извлечь важные уроки и в котором можно найти повод для гордости.

Конечно, слово «гордость» следует использовать осторожно. Было бы неправильно романтизировать Россию, которая разгромила Наполеона, или события 1812–1814 гг. Русский народ перенес огромные страдания, чтобы добиться этой победы. Империя самодержавного царя и крепостника, нанесшая поражение Наполеону, была очень далека от идеала. Победа всегда придает легитимность политическому строю, который ее одерживает. Однако бессмысленно рассматривать всю историю любого отдельно взятого народа как череду явных провалов, несчастий или проявлений политической безнравственности. Альтернативы империи вовсе не обязательно были так уж хороши. Столкнувшись с вызовами эпохи наполеоновских войн, царская империя продемонстрировала ряд своих наиболее сильных сторон.

На мой взгляд, также важно понимать прошлое в его собственном контексте, для того чтобы иметь представление о том, что было возможно и вообразимо в ту или иную эпоху. С этой точки зрения, Россия в 1812–1815 гг. достигла выдающихся успехов. Это справедливо не только в отношении мужества русских солдат и стойкости русского народа, но и того, насколько умело российское правительство мобилизовало ресурсы страны, чтобы противостоять брошенному ей чудовищному вызову, и направило военные усилия на достижения окончательной победы. Результаты победы, как всегда, были неоднозначны, и дилеммы, связанные с безопасностью России и миром на планете, не исчезли в 1815 г. Но по сравнению с безмерным кровопролитием и хаосом 1792–1815 гг. XIX в. в целом явился столетием относительной международной стабильности и значительного экономического прогресса, чем со временем воспользовалась сама Россия. На мой взгляд, военно-экономическая деятельность России в 1812–1815 гг. внесла огромный вклад в становление нового европейского порядка, и этот факт заслуживает признания как за рубежом, так и особенно в самой России. Настоящий и полезный урок, который следует извлечь из событий той эпохи, по моему мнению, состоит в осознании тесной взаимосвязи между безопасностью России и Европы.