Король Георг V - Кеннет Роуз Страница 2

С тех пор как два года назад принц Уэльский Альберт Эдуард женился на датской принцессе Александре, королеву Викторию перестало удовлетворять обычное для бабушки положение. Вскоре после рождения в 1864 г. их первого сына, которого родители послушно нарекли принцем Альбертом Виктором, королева писала: «Берти должен понять, что я имею полное право вмешиваться в воспитание его ребенка или детей». На сей раз молодой отец оказался более упрямым. «Нам жаль, что Вам не нравятся те имена, которые мы собираемся дать нашему мальчику, — заявил королеве Альберт Эдуард, — но нам эти имена нравятся, и мы уже давно остановили на них свой выбор». Тем не менее он все же добавил к тем именам, что выбрал сам, имя Альберт, на котором настаивала Виктория. 7 июля 1865 г. в Виндзоре, в церкви Святого Георгия, ребенок был окрещен, получив имя Георга Эдуарда Эрнеста Альберта.

Выросший в безрадостные дни, которыми была отмечена середина правления его бабушки, будущий Георг V мог бы, однако, сказать, что ему чрезвычайно повезло с родителями.

Когда он родился, отцу было двадцать три года, а матери — чуть больше двадцати. Принц Уэльский, памятуя о том, как его старались держать в узде собственные родители, проявил себя добрым и снисходительным отцом. Он решительно отверг методы воспитания, которые были приняты в годы его юности, — тогда детей заставляли ходить по струнке, а малейшая шалость приравнивалась к непослушанию и соответственно строго наказывалась. Гораздо большая свобода, культивируемая в семье принца Уэльского, обеспечила его детям счастливое детство, которого сам принц был лишен. Впервые за последние сто с лишним лет напряженные отношения внутри династии, традиционно существовавшие между различными поколениями королевской семьи, уступили место отношениям взаимной любви и уважения.

Историки весьма неохотно признают за принцем Уэльским какие бы то ни было добродетели. Правда, они готовы согласиться, что он аккуратно вел переписку, весьма элегантно исполнял свои общественные обязанности и всегда готов был взять на себя любые государственные заботы, которые поручала ему королева Виктория, но все это меркнет рядом с прочими его деяниями. Принца повсюду сопровождала скандальная слава, а его образ жизни был весьма вольным: спорт, карточные игры и обжорство днем и бесшабашные приключения в загородных домах ночью. Жесткое неприятие малейшей неопрятности в одежде или ничтожных нарушений этикета сочеталось у него с весьма снисходительным отношением к моральным и нравственным проступкам тех, кого принц причислял к кругу своих друзей. «Со мною он не ладит, и вообще он уживается только с болтливыми, развязными людьми», — писала о нем известная строгим нравом леди Фредерик Кавендиш. Королева Виктория также выражала беспокойство по поводу того, что ее внуки могут попасть под влияние, как она выражалась, «модного общества».

Сами же дети наверняка были бы немало озадачены подобными упреками. Яростные гневные речи отца действительно нередко оглашали коридоры Мальборо-Хаус — так принц выражал недовольство тем или иным нарушением протокола или срывом каких-то его планов, однако эти вспышки ярости никогда не были связаны с какими-либо детскими шалостями. На протяжении всей беспокойной жизни принц Уэльский, который, надо признать, иногда вел себя достаточно эгоистично, однако неизменно проявлял трогательную заботу о собственных детях. Когда член парламента Генри Лабушер выступил против увеличения расходов на содержание королевской семьи, принц Уэльский с возмущением спросил его, не считает ли тот, что ему, принцу, следует сразу же после рождения топить своих детей, как слепых щенят. «Нет, сэр, — ответил Лабушер, — но Ваше Королевское Высочество должно жить по средствам». Тем не менее против отеческой заботы принца никакие высказанные радикалом-политиком разумные доводы, конечно, устоять не смогли.

«Я вырос в эпоху красивых женщин, — любил говаривать родным король Георг V, — а самыми красивыми из всех были австрийская императрица Елизавета и моя мать». И действительно, в стране, которая стала для нее второй родиной, принцесса Уэльская пользовалась огромной популярностью в течение шести десятилетий. В 1863 г. Теннисон так приветствовал ее после помолвки:

Она умерла в 1925 г. в статусе королевы-матери, оставаясь и на склоне лет столь же очаровательной, как и в годы юности: темные сияющие глаза; нос, чересчур правильный, чтобы быть просто красивым; губы, всегда готовые рассмеяться; чарующий подбородок, который в минуты недовольства принимал поистине величественный вид; к этому следует добавить идеальный овал лица и пышную корону волос, великолепие которых не могли затенить даже характерные для Викторианской эпохи кокетливые кудряшки. У принцессы Александры была грациозная походка, в выборе одежды и украшений она отличалась неизменным вкусом, хотя рабой моды отнюдь не являлась. Незадолго до своей коронации она писала одной из придворных дам: «Меня не интересует мнение всех этих модисток и антикваров. Я буду носить то, что мне нравится, — как и мои леди. Баста!» Но не следует ее уподоблять той безымянной «очень важной леди», которая однажды призналась мемуаристу Огастесу Хэру: «Когда я хорошо одета, это дает мне такое ощущение внутреннего покоя, какое не в состоянии дать религия».

В 1867 г., когда принцу Георгу не было еще и двух лет, принцесса Уэльская родила третьего ребенка — Луизу. Роды были осложнены ревматизмом, проявлявшимся в небольшой хромоте. К своему недостатку она относилась как к всего лишь досадной неприятности — и действительно, некоторые даже находили в ее хромоте своеобразный шарм. Однако это было лишь начало болезни — более трагические последствия проявились позже и выразились в прогрессирующей и, в конце концов, полной глухоте.

Принцесса переносила свалившееся на нее несчастье с завидной стойкостью, не желая отказываться от благотворительной деятельности и прочих общественных обязанностей. Со временем, однако, ей пришлось отдалиться от светского общества, центром которого были они с мужем. Театр и опера стали для нее всего лишь зрелищем: перешептывания в ложе, остроумные замечания, тонкие намеки, злые эпиграммы — все это теперь стало для нее недоступно. И хотя принцесса довольно долго искусно скрывала свою глухоту, настало время, когда она смогла улавливать лишь немногие знакомые голоса.

Если бы ее супруг был наделен большим терпением и некоторым воображением, то смог бы облегчить страдания жены; однако принц Уэльский не желал ограничивать себя в удовольствиях, а тем более вовсе их лишаться. Поэтому принцесса находила утешение не столько в его обществе, сколько среди детей, а также в радостях деревенской жизни, где любовалась цветами и животными. К тому же едва ли не главная отрада глухих людей — чтение так и не увлекло ее. Она не привыкла читать, как, впрочем, и ее муж. «Весьма печально, — писала в дневнике леди Фредерик Кавендиш, — что ни он, ни милая принцесса не потрудятся даже открыть книгу». Но если принц мог многое постигнуть в разговорах с людьми и в результате научился от окружающих известной проницательности суждений, то его супруга такой возможности была, к несчастью, лишена. И хотя она покоряла все сердца, прямо-таки лучилась благородством, обладала неистощимым юмором и фантазией, ее интеллект, однако, оставался на уровне подростка.