Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк Страница 2

Валентин и Юлия Гнатюк Пролог Корень рода

Лета 6370 (862), г. Рарог, Вагрия

Князь Рарог отправился в Священную рощу. Он хотел один на один поговорить с волхвом Ведамиром, который в отрочестве был наставником и его, и Синеуса с Трувором.

– Доброе и великое дело задумал твой мудрый дед Гостомысл, – выслушав ободритского князя, молвил старый кудесник. – Объединение Руси, укрепление её славных родов. Мыслю, в Новгородчине есть много лепых словенок, с которыми упрочился бы род Варяжской Руси? – с лукавинкой спросил волхв, как в душу заглянул.

Помолчали.

– Отче, – с усилием молвил Рарог, – я в поход собрался, хотел благословения у тебя и богов на дальний путь испросить. А мне нынче все о Роде твердят. Отчего-то смущение на душу легло, – признался князь. – Что посоветуешь, отче?

Ведамир поглядел куда-то вдаль.

– Скоро праздник Жатвы на острове Руян, тот великий день, когда раз в году Свентовид пророчествует. Испроси у Великого Бога совета, как тебе лепше поступить, – предложил учитель. И Рарогу показалось, что лукавая искорка опять мелькнула в очах старика.

Проходя на пристань с женой, матерью, братьями, Ольгом и верными охоронцами к лодиям, чтобы плыть на остров Руян, князь заметил странного человека, который сидел на колоде у дороги, ведущей к причалу. Вокруг него вились детишки, словно воробьи у случайно рассыпанного кем-то зерна. Человек показался ему знакомым, но вспомнить, где же он его видел, не мог. Рарог оглянулся, ища Вольфганга, молодого рыжего франка, который многое ведал о разных людях.

– Я здесь, княже, – будто услышав его мысли, откликнулся франк, появляясь из-за спин рослых ободритов. Словенская речь его была почти чистой.

– Скажи, кто это? – кивнул Рарог на худого нескладного человека.

– Так это же тот самый черпальщик, которого вы спасли с горящего драккара, – ответил Вольфганг.

– А почему вокруг него дети? – спросил князь, замедляя шаг.

– Он режет из дерева дудочки, свиристелки да игрушки разные, вот детишки вокруг и вьются. Ещё разговоры ходят, что те игрушки и свистки непростые, будто от всяких напастей они защищают, вроде обережников.

– Так он теперь тем живёт, что продаёт эти поделки?

– Нет, княже, он просто раздаёт всё детям.

Рарог, заинтересованный, пошёл к бывшему рабу и стал подле, наблюдая, как неспешно, но ловко старый почерневший нож с выщербленной ручкой вырезает добрую и потешную зверушку. Сделав последнее точное движение, нож замер, а морщинистая тёмная длань протянула зверушку девочке, которая глядела на неё, как на чудо, широко открытыми сверкающими радостью очами.

Черпальщик поднял очи на князя, и этот взгляд удивил Рарога. Он глядел на него и одновременно куда-то очень далеко, будто в сём взгляде помещалось всё, что было, что есть и что будет, и ещё много чего, людям неведомого.

– Как тебя зовут? – спросил Рарог.

Человек безразлично пожал плечами.

– Люди зовут Черпальщиком. – Потом взял из вороха лежащих рядом сучков и обрезков деревяшку и, показав её собеседнику, спросил: – А как ты назовёшь это? – Теперь пожал плечами Рарог. – Если я вырежу из неё оленя, ты назовёшь его оленем, а если ежа, то ежом, если птицу – птицей, не так ли? – продолжал вопрошать Черпальщик. – Так что я держу в руке?

Рарог развёл руками:

– Я вижу корень…

– Корень Рода, – закончил бывший черпальщик и сделал несколько движений ножом. – Держи, князь, это твоему сыну, пока он будет при нём, ничего худого с ним не случится.

– Эге, человече, – рассмеялся Рарог, вертя в руках маленькую странную фигурку, – ты ошибся, у меня дочь.

– Это для твоего сына, – снова ровным голосом повторил Черпальщик и ещё раз так глянул на князя своими очами без страха, зависти, радости или горя, что Рарог покорно взял маленького деревянного человечка и зажал его в своей крепкой длани.

– Почему ты не берёшь плату за свою работу?

– Вы меня спасли не за плату. От этого и моя душа стала другой, такой, что может творить чудо, а это нельзя мерить никакими деньгами. Это чудо – божий подарок, князь, вот я и делюсь им с другими. Не забывай то, что я тебе сказал…

– Чудной человек, да и, в самом деле, побывав рабом-черпальщиком на драккаре викингов, либо тронешься разумом, либо станешь мудрецом, не знаю, какой здесь случай, – сказал спутникам Рарог, продолжая свой путь к причалу и сжимая в руке странного деревянного человечка.

Лета 6420 (912), г. Киев

– Гляди, снова к Фарлафу воины скачут, да все не простые, поди, темники да тысяцкие! – Судачили промеж собой соседи воеводы Варяжской дружины, когда мимо, взметая крепкими конскими копытами облачка снега и расшвыривая его заиндевевшие куски по сторонам, проскакивали именитые киевские дружинники в сопровождении своих стременных и охоронцев.

– Никак, стряслось что? – спросил один из зевак, отступая в сугроб, чтоб пропустить очередного конника.

– Гляди, а то не сам князь ли пожаловал? – второй указал рукой на ватагу из пяти всадников, с ходу въезжающих в раскрытые с самого утра резблённые ворота добротных владений воеводы. Один из них – широкоплечий, статный, в дорогом облачении, едва спрыгнув с седла, сбросил с плеч бобровую шубу, но тяжёлые меха даже не коснулись избитого конскими копытами снега, а были тут же подхвачены ловкими руками молодого стременного.

– Точно, это он, сам князь Игорь! – подтвердил второй киянин. – По важному, видать, делу собираются!

Следом за верховыми к крыльцу терема подкатили небольшие, но искусно сработанные расписные сани. Возница, натянув вожжи, остановил крепкого конька, а скакавшие следом охоронцы спешились и помогли сойти молодой жене в роскошной собольей шубе и горностаевой шапке.

– Так князь не сам, а с женой своею, княгиней Ольгой пожаловал! – продолжали судачить кияне.

Седмицу тому воевода Варяжской дружины Фарлаф пригласил дорогих гостей почтить своим присутствием семейное торжество: полетье долгожданного внука. Это было важным событием, когда младенца показывают посторонним, ведь дети часто умирают до исполнения сего срока. Воеводу Фарлафа и его сына темника Айка князь Игорь уважал за смелость и верность, с которой они служили ему так же, как некогда отец Фарлафа Свен служил Рарогу. Суровые северные воины Варяжской дружины всегда восхищали Игоря, являясь как бы противовесом материнскому началу в его натуре, поскольку ворожея и целительница Ефанда продолжала иметь большое влияние на сына, даже когда он стал взрослым. Правда, после женитьбы, Ольга несколько оттеснила свекровь. А со дня смерти дядьки Олега Вещего мать стала ещё более молчаливой, будто ушла в свои миры, никому, кроме неё неведомые, где вела долгие разговоры с теми, кого уже давно нет в яви.