Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл Страница 20

Глава пятая И я знала, что за мной наблюдают

Мур-парк, октябрь 1854 года

Осенью 1854 года Изабелла дважды посещала [61]Мур-парк со своими сыновьями, в сентябре и в октябре. Альфреду теперь было тринадцать лет, Отуэю девять, а Стенли — пять. Ездила она отчасти полечиться водами, отчасти как друг семьи. Ее страсть к Эдварду ожила со всей силой.

Леди Дрисдейл, Эдвард и Мэри Лейн осуществляли своего рода тонизирующий прием в загородном доме в своем заведении в лесах Суррея. Элизабет Дрисдейл, в кружевных воротниках и черной парче, «составляла очарование Мур-парка», вспоминала дочь Чарлза Дарвина Генриетта, бывавшая там в 1850-х. Слух леди Дрисдейл ухудшался, но в остальном возраст никак на ней не сказывался. Она была «истинной шотландкой, полной жизни, темпераментной, — отмечала Генриетта Дарвин, — и в глазах у нее мелькал самый веселый огонек, прежде чем она от души расхохочется; ее переполняли доброта и гостеприимство, так что все бродячие животные попадали под ее защиту; большая любительница чтения, большая любительница виста и деятельная, способная домоправительница большого заведения». Чарлз Дарвин был очарован всей семьей: «Доктор Лейн, жена и теща леди Дрисдейл — приятнейшие из людей, с которыми я когда-либо встречался». Доктор, отметил он, «слишком молод — это его единственный недостаток, — но он джентльмен и очень начитанный человек». Он хвалил Лейна за его здравый смысл и скромность. Он не подписывался под «всей чушью», о которой разглагольствовали другие гидротерапевты, «и не претендовал на объяснение многого из того, что не может объяснить ни он, ни любой другой врач».

Джордж Комб соглашался, что Лейн был «разумным, хорошо подготовленным врачом, а не невежественным шарлатаном, как многие в этой области»; его жена — «умной маленькой женщиной», пусть даже «очень нервной»; леди Дрисдейл являлась «душой и телом Мур-парка», «добрая, деятельная, умная женщина, обладающая хорошим доходом», которая «управляет хозяйством» и «чарует компанию своим бьющим через край дружелюбием и прямотой». В Мур-парке, как и в доме на Ройал-серкус, Эдвард с радостью позволял леди Дрисдейл командовать. Комб отмечал, что доктор Лейн опирался на жену и тещу: «Вся его жизнь зависела от женщин».

Комб выделил два недостатка в характерах Мэри, Эдварда и леди Дрисдейл. «Благожелательность и любовь к похвале цветут пышным цветом, — заметил он, — и не дают им увидеть недостатки в людях, с которыми их знакомят друзья и препоручают их доброте».

Между пациентами и хозяевами Мур-парка почти не проводилось разделения. Поскольку водолечение являлось предупредительной, поддерживающей здоровье терапией, пользу от него получали в равной мере здоровые и больные. Эдвард стремился играть роль доброго друга по отношению к своим гостям, распространяя вокруг себя дух терпимости, открытости и надежды. Достойное общество, писал он в «Гидротерапии» (1857), «облегчает и освещает» дорогу пациента к здоровью: оно «поддерживает его в хорошем настроении» и «отвлекает от постоянных размышлений над собственными недугами». Эдвард получал от своей работы удовольствие и гордился успехами. «В жизни немного радостей (если они вообще есть), — сказал он Комбу, — одна из них — быть способным действительно улучшить здоровье или благополучие одного из собратьев». Если разум являлся частью тела, как утверждали френологи и другие, то наряду с физическим здоровьем врач мог вернуть счастье и рассудок. Умение Эдварда убеждать было жизненно важно для лечения.

Пациенты курорта образовали «очень интеллектуальное, живое, приятное общество», отмечал Комб. Приезжала эдинбургская компания, а также друзья из Лондона. Среди гостей были логик Александр Бэйн, пионер теории психологии, подчеркнувший «доброту и внимательность» [62]своих хозяев; железнодорожный инженер Джордж Хеманс, сын поэтессы Фелиции Хеманс; Роберт Белл, друг Теккерея и Троллопа и многими любимый директор Королевского литературного фонда, и романистки леди Сидни Морган, Джорджиана Крек и Дина Мьюлок, последняя написала свой бестселлер «Джон Галифакс, джентльмен» (1856) в комнате с видом на солнечные часы в саду Мур-парка.

Здесь часто жили братья Мэри Лейн, Джордж и Чарлз Дрисдейлы. Чарлз указал Мур-парк в качестве своего адреса, когда в ноябре 1854 года стал членом Организации инженеров-строителей (с личной рекомендацией от бывшего партнера Генри Робертсона Джона Скотта Рассела). А вот Джордж уехал той осенью в Эдинбург, чтобы закончить последний год обучения медицине и, возможно, дистанцироваться от своей семьи ко времени неизбежной публикации его руководства по половой жизни.

Каждому гостю Мур-парка отводились гостиная и спальня, где в углу стояла ванна. По утрам служители наполняли ванну и растирали пациентов влажными и сухими полотенцами, пока кожа не начинала блестеть. Затем они подавали им бокалы с холодной водой. Все проживающие ели вместе (обед в половине второго, чай — в семь часов), общались, гуляли и играли в игры. «Я много играл на бильярде, — рассказывал своему сыну Дарвин, — и в последнее время разыгрался и провел несколько великолепных ударов!» Эдвард возил их на прогулки по холмистым пустошам до Епископского дворца в замке Фарнема, в аббатство Уэверли и новый военный лагерь в Олдершоте. Переехав в Мур-парк, он навсегда обрел для себя сферу общественной деятельности, наполненную обещанием здоровья, семейных удобств и компанией умных, тонко чувствующих дам и господ. Доступ Эдварда к гостям практически ничто не ограничивало — как врач он был обязан посещать их спальни, выслушивать жалобы, осматривать их тела. «Пациенты почти всегда находятся на глазах у терапевта», — писал он.

Всех гостей поощряли гулять в парке. «Я прошелся немного дальше поляны в течение полутора часов и хорошо провел время, — писал своей жене Чарлз Дарвин 28 апреля 1858 года, — свежая и в то же время темная зелень величественных сосен, коричневые сережки на старых березах с их белыми стволами и бахрома далекой зелени лиственниц образовывали исключительно приятный вид. Наконец я крепко уснул на траве и проснулся под хор птиц, певших вокруг меня, белки бегали по деревьям, смеялись дятлы — я никогда не видел более приятной сельской сцены, и мне было совершенно все равно, каким образом созданы все эти твари».

Дарвин, может быть, и чувствовал, как в Мур-парке без следа исчезают все его заботы, однако во время прогулок находил новые доказательства своей теории борьбы за существование. Среди вереска на пустоши рядом с Фарнемом он обнаружил лесок из двадцатишестилетних сосен — десятки тысяч низкорослых деревьев не выше трех дюймов, которые постоянно обгладывал проходящий скот. «Какая игра сил, определяющих виды и пропорции каждого растения на квадратном ярде земли! По моему мнению, это истинное чудо. И все же нам интересно узнать, когда вымерло то или иное животное или растение» [63]. Он сошлется на маленькие сосны в третьей главе «Происхождения видов» как на пример рискованности и жестокости мира природы, на пример того, что «борьба продолжается». При ближайшем рассмотрении пасторальная идиллия изобиловала сценами, насыщенными творческими и деструктивными силами, неутолимым аппетитом и соперничеством.