Калигула - Игорь Князький Страница 20

Погибло множество кораблей, остальные же были отброшены к островам (очевидно, Фризские острова Северного моря), где воины, лишенные припасов, погибли от голода. Корабль самого Германика благополучно причалил к берегу. Это была земля племени хавков, по счастью, не ожидавших такого подарка судьбы, а то бы ко всем прочим бедствиям римлян добавилось бы еще и пленение главнокомандующего. Сам полководец был в совершенном отчаянии, винил себя в случившемся и готов был броситься в морскую пучину, дабы погибнуть со своей армией, и приближенные с трудом смогли удержать его от рокового поступка.

После бури часть воинов удалось спасти, но все же потери были ужасны. Германцы возликовали, узнав о гибели римской армии в морской пучине. Поэтому, дабы нечаянная радость не привела к восстановлению воинственного пыла полчищ Арминия, Германик немедленно двинул за Рейн войска, в предыдущем походе не участвовавшие. Те, что уцелели в злосчастной морской экспедиции. Гай Силий с тридцатитрехтысячным войском напал на племя хаттов, сам же Германик в очередной раз обрушился на марсов.

Германцы, не успевшие восстановить свои силы, благоразумно предпочли в новый бой с римскими войсками не вступать. Римляне опустошили земли хаттов и марсов, перебили или пленили тех немногих, что не успели уйти в леса. Главным же успехом этого похода римлян за Рейн стало возвращение изображения орла, принадлежавшего некогда одному из погибших легионов Квинтилия Вара — еще одно искупление тевтобургского позора.

Поход этот трудно признать блистательным, но легионы были довольны, поскольку катастрофу на море они как бы уравновесили удачным вторжением в земли хаттов и марсов, а Германик в очередной раз проявил щедрость, раздав воинам большие денежные вознаграждения. Теперь войско стояло в зимних лагерях, наслаждаясь отдыхом после тяжких ратных трудов трех последних лет.

Тиберий, внимательно из Рима следивший за ходом событий на столь хорошо знакомом ему театре военных действий, оценив обстановку, решил военные действия на германской границе прекратить, а Германика вернуть в Рим. Здесь его ждал дарованный ему сенатом и любящим дядюшкой триумф. Германик попытался добиться от Тиберия разрешения на еще один год военных действий, но мудрый и многоопытный император от своего не отступил. Дабы утешить Германика, он второй раз пообещал ему консульскую должность, напомнив, что исполнять таковую должно в столице. Желая, очевидно, слегка уколоть строптивого пасынка за несвоевременное упрямство, Тиберий сообщил Германику, что если он считает продолжение войны неизбежным, то пусть предоставит возможность и Друзу покрыть себя славой, так как только в Германии тот может надеяться заслужить императорский титул и лавровый венок триумфатора.

Предложение Тиберия звучало весьма язвительно. Он намекал Германику, что из-за его воинственности у Рима в настоящее время есть опасная граница, где не прекращаются войны, тогда как во всех других пределах необъятной Империи царит мир… Указывая на возможность Друза заслужить те же высочайшие награды полководца, что недавно обрел сам Германик, Тиберий напомнил племяннику, что и триумф, и титул императора дарованы ему им, принцепсом, и вовсе не обязательно соответствуют действительным заслугам. Друз Младший, кстати, до этой поры славой полководца себя не покрыл, поэтому, говоря о возможности получения им высших регалий, Тиберий явно подвергал сомнению военные достижения Германика.

Окружение Германика, да и он сам, скорее всего, решение Тиберия объясняли завистью дядюшки к успехам племянника и пасынка. Дескать, Тиберий просто желает лишить победоносного полководца уже добытой им славы и тем более славы грядущей.

Думается, все это было не так. Тиберий не мог завидовать славе Германика. Чему, собственно, он должен был завидовать? Он, первым из римских полководцев награжденный триумфальными украшениями, наградой новой, не предоставлявшейся дотоле никому, присоединивший к Римской державе обширнейшие земли от Верхнего Рейна до Нижнего Дуная, от гор Адриатики до степей Паннонии, что сопоставимо разве что с завоеваниями Помпея и Цезаря, с братом своим Друзом, а затем и самостоятельно доводивший римские рубежи в Германии до берегов Альбиса (Эльбы), не говоря уже о подавленном им грандиозном иллиро-паннонском мятеже и восстановлении рейнской границы после гибели Вара, уже имел такую славу, такие военные заслуги, о которых Германику и мечтать не приходилось. Да и чего достиг Германик в трехлетней войне? Она ведь, строго говоря, вовсе не была фатальной. Конечно, мятежные и с величайшим трудом успокоенные рейнские легионы должно было вновь сплотить маленькой победоносной войной. Война же оказалась продолжительной, и ее конечная победоносность отнюдь не была лишена изъянов. Чудесное возвращение легионов Цецины из-за нерасторопности германских вождей и самонадеянности германских воинов, гибель целого войска в морской пучине — никак не запишешь в победный кадастр, пусть во втором случае и виновата стихия. Но в случае первом Германик проявил себя как скверный главнокомандующий, благополучно уведший свои личные войска, но подставивший под мечи и копья неприятеля сопутствовавшую ему в этом походе армию Цецины. Конечно, часть рейнской границы удалось еще более укрепить, острастку германцам он дал, но вернуть под римское владычество утраченные при Августе земли между Рейном и Эльбой не удалось. Реально граница осталась на прежнем месте, и продолжение войны ни малейшего смысла не имело, поскольку не сулило ни больших побед, ни особых приобретений. Тиберий, как никто другой в Римской империи, знал этот театр военных действий, потому едва ли справедливо подвергать сомнению правильность его решения отозвать Германика в Рим, а войну на Рейне и в германском пограничье прекратить. «Так как месть Рима свершилась, германские племена пусть теперь сами разбираются со своими собственными раздорами» {65}, — гласил указ Тиберия.

История очень быстро доказала полную правоту Тиберия. Три года спустя злейший враг Рима, погубитель легионов Вара Арминий погиб в междоусобной войне. Рейнская граница стала прочной и вполне безопасной.

Теперь путь Германика и его семьи лежал в Рим. Вместе с родителями туда возвращался и пятилетний Гай. Возвращение славной семьи было в буквальном смысле слова триумфальным. 26 мая 17 года Юлий Цезарь Германик торжественно отметил триумф над «херусками, хаттами, ангривариями и другими народами, какие только обитают до реки Альбис» {66}. Согласно традиции триумфальных шествий везли захваченную у германцев добычу, вели пленных, среди которых была жена злейшего врага Рима Арминия, державшая на руках своего маленького сына, родившегося уже в римском плену, несли специальные доски с надписями, перечислявшими победы Германика, картины, изображавшие сражения, леса, горы и реки Германии. Но все внимание восторженных римлян, десятки тысяч которых приветствовали триумфатора и его воинов, конечно же было приковано к колеснице, на которой находился сам Германик и пятеро его детей, среди них — и наш герой, пятилетний Калигула, рядом с ним — старшие братья Нерон Цезарь и Друз Цезарь, младшие сестры — Друзилла и Агриппина. Этот день представляется самым счастливым днем этой большой и достойной семьи. Позади тяжелые испытания, и вот она, величайшая награда, какую только может заслужить римский воин. Кто может предположить в такой славный миг, что впереди у семьи Германика и Агриппины одни только беды? Совсем немного лет впереди у Германика, побольше у Агриппины, но конец ее будет ужасен… Из пятерых детей одна дочь умрет от жестокой болезни во цвете лет, остальных же ждет смерть насильственная, не исключая и того, кому суждено будет достичь высшей власти в Риме и сменить на Палатинском холме ныне правящего императора Тиберия. Но пока все ликуют. Зрителей восхищает прекрасная внешность полководца-триумфатора: рослый, отменно сложенный, с красивым открытым лицом и располагающей улыбкой, да и о его высоких нравственных качествах всем тоже хорошо известно. Особый восторг конечно же вызывает вид пятерых очаровательных детей. Ну можно ли в такой миг быть более счастливым отцом? Счастливы и дети. Гай третий раз в жизни участвует в историческом событии. Но если в первых двух случаях он не осознавал их значимости, то сейчас, рядом с отцом, в окружении братьев и сестер, мальчик понимает величие происходящего и сохранит о нем память навсегда.