Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин Страница 20

Было условлено, что на обратном пути из Кента домой Остины отобедают с Элизой и ее матерью на Орчад-стрит. Своих родственниц Остины застали за упаковкой вещей и сборами во Францию. В ответном письме Филе от 22 августа Элиза упомянула об этом визите, но не стала спорить с неприязненными замечаниями в адрес Джейн и ограничилась тактичным «полагаю, это было твое первое знакомство с Кассандрой и Джейн». Зато она рассыпалась в комплиментах дядюшке: «Он был невероятно добр ко мне, какой же он превосходный, милый человек. Я искренне люблю его, как, разумеется, и всю их семью». Мистер Остин совсем поседел и потерял несколько передних зубов, но был, как обычно, бодр и энергичен, добросовестно занимался нуждами прихода, школы для мальчиков и своей фермы. Финансовые трудности удалось преодолеть, но они с женой сознавали, что и в шестьдесят лет им придется работать. В ближайшие годы ожидать замужества девочек не приходилось, так что они пока помогали матери с работой по дому и в саду, шили одежду для себя и рубашки для отца и братьев. Они также совершенствовались в необходимых благовоспитанным девицам умениях: Кассандра училась рисовать, а Джейн — играть на фортепиано, занимаясь с помощником органиста из Винчестерского собора Джорджем Чардом. Ее способность писать рассказы и пьесы, уже замеченная в семье, к числу таких умений не относилась, хотя и развлекала всех.

Будущее мальчиков Остин представлялось вполне радужным. На Рождество Фрэнсис с успехом окончил мореходную школу и, заехав домой попрощаться, отплыл в Ост-Индию на фрегате «Выносливый». Ему не было еще пятнадцати, и звание мичмана он должен был получить лишь на следующий год. С собой он вез отцовское письмо с советами, как себя вести. Отец умолял помнить о важности религии и молитвы; поддерживать переписку с теми, кто может оказать ему покровительство; аккуратно вести счета. Мистер Остин обещал, что все домочадцы будут часто ему писать. Он указывал:

Твое поведение в обществе и по отношению к тем, кто вокруг тебя, может иметь значительное влияние на твое будущее благополучие, не говоря уже о сегодняшнем счастье и удобстве. Ты можешь вести себя пренебрежительно, зло и эгоистично и пожать отвращение и антипатию либо добрым расположением, приветливостью и уступчивостью стяжать почет и любовь; какой из этих противоположных путей избрать — мне нет нужды говорить тебе [51].

Это прекрасный образчик этических воззрений мистера Остина: он видел не только нравственный, но и практический смысл в добром расположении и уступчивости и убеждал сына воспитывать в себе эти качества, чтобы в тесном корабельном мирке стать удобным и приятным товарищем. Его младшая дочь впоследствии не раз станет утверждать, что бывают моменты, когда доброе расположение, приветливость и уступчивость стоит отложить ради более высоких качеств — прямоты и чистосердечия. Но это будет позднее, а пока, на бумаге, ее больше занимало насилие и порок.

Фрэнсис оторвался от семьи на целых пять лет. Вообще-то, во флоте длительная разлука с семьей, даже для такого юнца, воспринималась просто как особенность профессии, но у Фрэнсиса связи с родными были очень крепкими. Джейн писала и с гордостью посвящала рассказы «Фрэнсису Уильяму Остину, эсквайру, мичману корабля его величества „Выносливый“». На всех ее ранних произведениях стоят такие вот посвящения друзьям или членам семьи, не важно, находились ли они рядом или отсутствовали. Прошло больше года после отъезда Фрэнсиса, и она посвятила ему «Джека и Элис», историю, которая, должно быть, заставила его посмеяться, — о тихой деревушке, где проживает целая ватага скверных девчонок, самолюбивых, лживых, «завистливых и зловредных», а еще «низкорослых, толстых и противных». Одна из них попадает ногой в капкан, потом ее отравит соперница, за что и будет повешена. Амбициозная девочка пленяет старого герцога, покидает страну и становится фавориткой Великого Могола. Еще в этой деревушке живет семейство, так «пристрастившееся к бутылке», что их сын умирает от выпивки, а дочь ввязывается в драку с местной вдовой, набожной леди Уильямс, которую и саму тащат домой с маскарада «мертвецки пьяной». Особое внимание уделено воздействию алкоголя на женщин. Джейн разумно замечает, что их голова, «говорят, не так крепка, чтоб сносить опьянение», — похоже на житейскую мудрость, почерпнутую от старших братьев. Возможно, она начала придумывать эту историю вместе с Фрэнсисом еще до того, как он ушел в море. Двое детей, до крайности заинтересованные миром взрослых, смеющиеся над пьянством, жестокостью и даже смертью, кажутся весьма вероятными создателями «Джека и Элис». Джейн уже приходилось видеть смерть во время пребывания в школе, а Фрэнсису теперь предстояло, возможно, столкнуться с ней лицом к лицу. Но лучше умереть смеясь, чем покрыть себя позором, — таким было жесткое послание сестры ее отважному брату.

Итак, Фрэнк отбыл, Эдвард после своего «гранд-тура» обосновался в Кенте, но дома оставался Чарльз, да и Генри с Джеймсом частенько наведывались — семестры в Оксфорде были короткими, а соблазн поохотиться в родных местах, вокруг Стивентона, — непреодолимым. Оба брата имели охотничьи разрешения (на отстрел и продажу дичи), и их вклад в «семейный котел» ценился очень высоко [52]. А еще были новые театральные замыслы: на Рождество 1788 года они поставили два известных фарса — «Султан» и «Высший свет под лестницей». В первом — девушка-англичанка в одиночку, одним лишь напором и куражом, сокрушает все правила и традиции гарема, а во втором — слуг ловят на том, что они выдают себя за своих господ [53].

Элиза находилась в Париже, куда ей был отправлен подробный отчет об этих постановках. В нем, в частности, упоминалось, что Джейн Купер, ставшая в свои семнадцать лет настоящей красавицей, играла в пьесе на пару с Генри. В письме Филе Уолтер от 11 февраля 1789 года Элиза отреагировала на новости так: «Говорят, что Генри стал еще выше ростом».

Это был последний всплеск театральной активности, поскольку у Джеймса имелись гораздо более серьезные и честолюбивые планы. В семье его воспринимали как писателя, почтительно относились к его стихам и «прологам», а вот теперь он решил обратиться к прозе и начать выпускать еженедельный журнал. В январе 1789 года вышел первый номер, и не какой-нибудь любительский, а все честь честью — журнал был напечатан в типографии и предлагался публике по три пенса за экземпляр. Назывался он «Зевака», а образцом для него послужили знаменитые издания доктора Джонсона «Бродяга» и «Бездельник». Каждый выпуск состоял из рассказа или статьи, которые публиковались без подписи, но имена авторов журнала, конечно, известны: одним был Генри, вторым — Бенджамин Портал, сосед и однокашник по Оксфорду. Журнал распространяли в Лондоне, Бирмингеме, Бате, Рединге и Оксфорде; он продержался четырнадцать месяцев и удостоился награды, должно быть сильно порадовавшей Джеймса, — одно из его сочинений в 1791 году было перепечатано в «Ежегодном обозрении».