Жизнь Марии Медичи - Элен Фисель Страница 20

Его последнее предположение сбылось: распри между дворянами еще более усилились, ибо благодеяния, получаемые от Медичи, скорее разожгли, чем утолили их аппетиты.

Если первый год регентства еще сохранил следы величия, присущего правлению Генриха IV, то потом все пошло прахом, и раздоры сыграли в этом не последнюю роль. Все тот же кардинал де Ришельё охарактеризовал обстановку так:

«Если уж собирались вместе три министра, то лишь для того, чтобы сговориться, как половчее изгнать четвертого»95.

В подобных условиях управление любой страной зайдет в тупик, и Франция не стала исключением. Знать мечтала об одном: заполучить побольше независимости, коей они лишились в годы правления Генриха. И во главе этого движения встал неугомонный принц де Конде.

* * *

Как мы уже говорили, финансами государства стали управлять три человека: Пьер де Жаннен, Шарль де Шатонёф и Франсуа-Огюст де Ту. Относительно последнего можно сказать, что он в этой тройке явно претендовал на первенство. Как пишет в своих «Мемуарах» кардинал де Ришельё, «чтобы добиться удаления де Ту, министры убеждали королеву в том, что от его жестокости пострадают многие, что, помимо его характера, толкавшего его обращаться неучтиво с теми, кто выше его, он вел себя так, чтобы иметь право быть весьма невежливым и с ней, что он так же вел себя и с покойным королем, который терпел его в силу своей необычайной доброты»96.

Возможно, Мария вняла наущениям, и решила не назначать де Ту на должность главы парламента (для него эта должность была ожидаемой и желанной). В ответ он отошел от государственной жизни и вплоть до своей смерти, последовавшей 7 мая 1617 года, почти безвыездно жил в своем дворце.

Избавившись от серьезного противника, в 1614 году Пьер де Жаннен стал суперинтендантом финансов, и все вопросы казны решались только с его ведома.

* * *

1612-й год ознаменовался тем, что Мария решила прощупать возможность браков между французским и испанским королевскими домами. Она поставила этот вопрос на обсуждение и получила такое многообразие мнений, что поначалу даже растерялась. Большинство считало союз с Испанией необходимым, но немало было и тех, кто выступал против, и выступал категорически. Выслушав все доводы, королева решила действовать по собственному разумению. Для начала она направила посланцев разузнать о настроениях папы, английского короля (в то время там правил Яков I) и других союзников Франции. Заручившись их косвенной поддержкой, она заключила двойной свадебный контракт: договорилась о браке своего сына Людовика XIII с инфантой Анной, дочерью испанского короля Филиппа III из династии Габсбургов, а также своей старшей дочери Елизаветы с сыном Филиппа III (будущим королем Филиппом IV).

Возвестить об этом она собиралась 25 марта. Но принц де Конде и граф Суассонский97 в тот день демонстративно удалились, не пожелав присутствовать на церемонии.

Кардинал де Ришельё в своих «Мемуарах» по этому поводу пишет:

«Согласие на брачные союзы означало обмен именитыми посольствами: герцог де Пастран прибыл во Францию, герцог дю Мэн отправился в Испанию, контракты были торжественно подписаны и скреплены обеими сторонами; чтобы потрафить Франции, король Испании приказал отмечать в Испании праздник великого святого, имя которого носил наш король»9в.

Граф Суассонский отправился в Бланди, решив побыть там несколько дней, но заболел краснухой, от которой скончался на одиннадцатый день. Произошло это 1 ноября 1612 года.

После смерти графа Кончино Кончини, желавший усилить свои позиции, решил заручиться поддержкой принца де Конде и сблизиться с ним и его сторонниками. С этой целью он замыслил «провернуть» несколько браков, но его интрига до конца не удалась.

* * *

Внезапная кончина графа Суассонского принесла принцу де Конде определенную выгоду. Теперь его власть не могла быть оспорена или поделена, ведь, как ни крути, граф был его конкурентом. Кардинал де Ришельё пишет:

«Для Франции эта смерть была скорее благом, ведь теперь и запросы принца, казалось, должны были бы стать умереннее, но опыт показал обратное – он счел, что, оставшись один, может претендовать на большее»99.

Будучи человеком хитрым и осмотрительным, принц не сразу обнаружил свои аппетиты, а стал дожидаться удобного случая, совершенно справедливо рассчитывая на трусость и взаимную неприязнь министров.

Кончино Кончини и его жена готовы были поддержать принца де Конде, но этим только навредили себе, ибо министры доложили Марии об их намерениях. Однако флорентийцы, у которых повсюду имелись шпионы, сумели избежать гнева, ибо, предупрежденные заранее, успели придумать лживое объяснение переговорам с принцем.

Как видим, «подковерная» борьба не прекращалась ни на минуту. Даже кардинал де Ришельё, великий мастер всякого рода козней, не удержался и написал по этому поводу:

«Времена были настолько злосчастными, что такие люди были самыми ловкими и самыми изобретательными по части интриг, а интриги их были таковы, что министры были более озабочены тем, как упрочить собственное положение, чем тем, что необходимо государству»100.

Но, несмотря ни на что, вдовствующая королева, как настоящая женщина, успевала подумать обо всем. Вернее, обо всем, что ей было интересно и понятно. Например, об украшении Парижа. Она, в частности, приобрела особняк герцога Франсуа Люксембургского в предместье Сен-Жермен и несколько соседних садов и домов, чтобы разбить парк и заложить новый прекрасный дворец. По ее приказу были посажены фруктовые деревья, а еще, чтобы обеспечить парк водой, она велела провести водоток от источников Ронжи, что в четырех льё от Парижа.

Появлялись в ее голове и другие идеи. Например, королеве вздумалось наладить внутренне судоходство так, чтобы из Средиземного моря можно было попасть в Атлантический океан. Идея, конечно, интересная, но, как говорится, всему свое время. Во Франции тогда имелось множество гораздо более серьезных проблем, и этот проект так и не был реализован.

* * *

Так прошло еще двенадцать месяцев и наступил 1614 год. Мария вступила в пятый год своего регентства. Щедрые подарки придворным в значительной степени утолили их корыстолюбие, но не совсем – людям такого рода всегда мало, однако государственная казна была пуста, и на новые подарки Марии не хватало денег. К тому же ее окружение мечтало не о деньгах и драгоценностях, а о власти.

Безусловно, удручало и то, что молодой король, порой проявлявший удивительное упрямство, оказался человеком слабохарактерным. Но «наихудшим, – как отмечает в своих “Мемуарах” кардинал де Ришельё, – было то, что исчезла боязнь проявить неуважение к священному величию монарха»101. Придворных волновало одно: как бы подороже продаться, «и это уже не было неким дивом; ведь если можно, используя все честные способы, сохранить скромность и искренность между обычными людьми, то как сделать это посреди разгула пороков, когда перед испорченностью и алчностью распахнуты двери, когда самым высоким уважением пользуются те, кто продавал свою верность по самой высокой цене?»102.