Этносфера: история людей и история природы - Лев Гумилев Страница 20

Социологический аспект учитывает прежде всего стадию развития. С.А. Токарев и Б.В. Андрианов [8, стр. 102; 226, стр. 52 – 53] высказали мнение, что для доклассового общества «этнос» – это племя, для рабовладельческой формации – «демос», для феодальной – народность, а для капиталистической – нация. Но это невозможно уложить в рамки этнографии. Смена социально-экономических формаций не обязательно совпадает с вехами этногенеза, и сам С.А. Токарев четко отметил разницу между понятиями «общество» и «народ» [226 а), стр. 141]. Например, во Франции переход от феодализма к капитализму совершился за несколько месяцев 1789 – 91 гг., и весьма изменилась расстановка социальных сил, но этническая сущность французских крестьян в Севеннах, Арденнах, Ландах, Оверни осталась прежней. Конечно, Великая французская революция в социальном плане подготовлялась весь XVIII в., но капиталистические махинации Джона Лоу, ост-индских и канадских негоциантов влияли лишь на круги, связанные с двором и морской торговлей и, по словам очевидца – английского писателя Стерна, не задевали большинства населения Франции от Бретани до Прованса. Не менее показательна картина несходства социальных и этнических ритмов развития в России. От первой Отечественной войны до конца второй (1812 – 1945 гг.) русское общество перешло от феодальной формации, через краткое и бурное развитие капитализма, к социализму, но этническое единство русского народа осталось мощным фактором его истории, наряду с грандиозными социальными преобразованиями. При историческом синтезе необходимо учитывать обе стороны явления, но при анализе они неизбежно расчленяются, благодаря чему появляется возможность уяснить себе ход событий всесторонне. Обществоведение и народоведение – разные дисциплины как по предмету, так и по методу, ибо в первом случае имеет место гуманитарная, а во втором – естественная наука. Иногда природные и общественные изменения бывают синхронны, но это нельзя считать правилом.

2. Одним из индикаторов определения состояния народа, весьма удобным для классификации, является отношение этнического сознания (каждого данного народа) к категории времени. На первый взгляд это кажется парадоксом, так как мы привыкли к ньютоновскому времени, протяженности, от которой берутся все отсчеты. Мы знаем и об эйнштейновском времени, изменяющемся в зависимости от скорости. Однако сравнительная этнография показывает, что линейное время с условной точкой начала отсчета – это одно из достижений средиземноморской цивилизации, а отнюдь не общедоступная истина.

Автору этого сочинения довелось наблюдать чукчей, которые не могли ответить на вопрос, сколько им лет, так как считали подобный счет бессмысленным. Их даже мало интересовала смена времен года. Они отмечали только день и ночь, а у себя на родине различали сезоны охоты. Разумеется, они помнили крупные события, например убийство медведя или приезд торговца с товарами, но отсчитывали их относительно друг друга: одно раньше другого, а насколько – не имеет значения. Ту же закономерность наблюдала Т.А. Крюкова во время этнографических работ в поле со старыми женщинами (народы – марийцы, чуваши, удмурты, коми) при приобретении у них вещей. Хронология этих вещей устанавливалась по поколениям. При вопросе собирателя-этнографа, когда изготовлена вещь, они начинали вспоминать мать, бабушку, мать бабушки, мать матери бабушки и т.д. Дополнительные вопросы о том, сколько же лет было бабушке или прабабушке, не вносили ясности, так как эти старые женщины не могли на них ответить. Корректировалось это обычно лишь событиями в их жизни: голод, мор, война, урожай. У чувашей в обозначении лет применялись такие названия, как «год кленовых листьев», «год лебеды», по названию тех суррогатов, которые они употребляли в пищу в качестве примесей к хлебу. Иногда эти события ограничивались семейным кругом: «когда Мишку в солдаты отдали», «когда сестра замуж пошла», «когда дом ставили» и т.п. Отсчет лет для них был непонятен, но это происходило не от отсутствия памяти. Время изготовления вещи и отношение ее к событиям их жизни – четкое. У народов же, подвергшихся влиянию мусульманской или русской культуры, в частности у татар и мордвы, такое отношение к времени не наблюдалось. Итак, народы этой системы восприятия игнорировали время как таковое. Реальны в их жизни, для их сознания были только конкретные события, а время, что ни говори, – абстракция.

Более совершенная система счета времени описана у древних кочевников Центральной Азии. Согласно китайским хроникам, древние тюрки в VI в. отмечали смену времен года «только по зелени травы». Однако это не мешало им пировать на весеннем и осеннем праздниках и совершать торжественные похороны, причем, согласно их обычаю, «умершего весною и летом хоронили, когда лист на растениях начнет желтеть и опадать; умершего же осенью или зимой хоронят, когда цветы начинают развертываться» [35, стр. 230 – 231]. Как известно, весны и осени бывают ранними и поздними; поэтому ботаника может быть весьма условным мерилом времени.

Казалось бы, при такой системе счета человек полностью зависит от фенологии, но тюрки умели высчитывать дни своих ежегодных праздников. Фенологическое восприятие времени позволяло иметь довольно точный календарь, в котором было 12 месяцев [178, стр. 142]. И у других народов фенологическое отношение к категории времени встречается довольно часто. Но этот счет остается неразвитым и служит элементарным потребностям земледельца, скотовода и охотника, т.е. людям, непосредственно связанным с природой. Здесь единицей измерения служит уже не событие, а год.

3. Дальнейшее развитие система счета времени получила в известном двенадцатилетнем цикле. Годы получили названия животных: мыши, коровы, тигра, зайца, змеи, дракона, лошади, овцы, обезьяны, птицы, собаки, свиньи. По окончании цикла годы повторялись, и этим путем исчислялись даты событий индивидуальной жизни кочевника. В Китае и Тибете этот цикл был усовершенствован путем добавления пяти названий стихий: дерева, металла, воды, земли и огня. Каждый год получал уже двойное название, например: «год дерева и лошади» или «года огня и дракона», так что цикл стал шестидесятилетним. Но как тот, так и другой были удобны скорее для повседневной жизни, а при составлении истории им пользовались в целях популяризации [272, стр. 39].

В Европе и на Ближнем Востоке циклическое восприятие времени живет и процветает до сих пор. Это – неделя, где дни носят названия планет или просто числительных (у славян и персов). Удобство этой системы очевидно, но сфера применения ее ограничена, а потому мы начинаем встречаться с применением линейной системы отсчета.

4. Вернемся к древним тюркам. Пока они были степным племенем, и их память ограничивалась жизнью одного – двух поколений, двенадцатилетнего цикла им хватало. Но когда они оказались во главе державы, простиравшейся от Желтого моря до Черного, и соперниками могучего Китая, славного Ирана и блестящей Византийской империи, то им потребовалась история, т.е. кодификация событий и объяснение их взаимосвязей. Тут пришла на выручку наипростейшая форма отсчета – «живая хронология». В знаменитом памятнике – стеле на могиле Кюль-тегина, где перечислены его подвиги, события датируются годами жизни витязя, а для привязки к циклической хронологии указана дата смерти – год овцы, – и подчеркнуто, что герою было сорок семь лет [175, стр. 43]. Для тюрок VIII в. этого было достаточно.