История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей Страница 20

Собрание 1459 года в Мантуе, на котором Пий II попытался реализовать свою заветную мечту о том, чтобы возглавить великий крестовый поход всего христианского мира для освобождения Константинополя, с самого начала был обречен на неудачу, но семья Сфорца сыграла на нем одну из ведущих ролей. Галеаццо Мария, наследник Франческо, бывший в то время семнадцатилетним юношей, встретил Папу во Флоренции с отрядом из 350 всадников и приветствовал его неизбежной в таких случаях речью, изобиловавшей классическими аллюзиями и цитатами, составленной для него Джуинфорте Барциццой, выдающимся ученым и гуманистом, который некоторое время был его воспитателем, а до того состоял на службе у Филиппо Мария Висконти. Дети Сфорца получили хорошее образование. Бьянка Мария сама была превосходно образованна. Согласно Филельфо, поскольку ее муж часто бывал в отъезде, она почти полностью взяла на себя ответственность за воспитание своих детей. По одному поводу она заявила Филельфо, что им не следует забывать, что они занимаются воспитанием будущих правителей, а не ученых, и время занятий у мальчиков надо поделить поровну между тренировками тела, такими как верховая езда, фехтование, танцы и игра в мяч (pallone), и упражнениями ума. Эта система воспитания была одобрена Филельфо, составившим соответствующее расписание. Однажды мать задала детям сочинение на тему: «Какими способами, по каким правилам и с какими ухищрениями заключаются договоры между правителями?» Галеаццо явно был весьма способным мальчиком, и, по-видимому, Барцицца был хорошего мнения о нем, о чем свидетельствуют его письма к Бьянке Марии. Письма самого мальчика к матери сообщают нам некоторые любопытные подробности повседневной частной жизни правящих семейств Италии, постепенно приобретавшей черты, характерные для зарождавшегося Ренессанса.

Несомненно, Галеаццо Мария производил благоприятное впечатление. Фридрих III говорил, что одна из самых замечательных речей, которые ему довелось слышать в Италии, была произнесена на латыни восьмилетним Галеаццо в Ферраре, куда он был послан своим отцом, чтобы приветствовать императора. Фридрих описывал это выступление как нечто удивительное и чудесное и вспоминал о нем с большим удовольствием. Эта речь была написана Филельфо. Нам трудно представить себе тот восторг, с каким речи такого рода слушали люди Ренессанса, чье воображение будоражили воспоминания о римском сенате и кто боготворил Тита Ливия и Цицерона. Красноречие было для них одним из величайших и наиболее возвышенных удовольствий. Кроме того, оно удовлетворяло их интерес к драматическому искусству, которым следующее, более счастливое поколение могло наслаждаться в театре. Интересно, что ораторами тогда называли послов. Можно вспомнить также историю об Альфонсо Арагонском: его так заворожила речь флорентийского посла, что, заслушавшись ею, Альфонсо оставался совершенно неподвижен до самого конца и даже не поднял руки, чтобы прогнать муху со своего носа. Обычно такие речи произносились на латыни, гораздо реже — по-итальянски. Красноречие часто считалось одним из наиболее важных талантов правителя. То, как Франческо Сфорца обращался к своим подданным, оценивалось очень высоко, но пальма первенства здесь принадлежала Федериго Монтефельтро из Урбино. Галеаццо выступил также с двумя речами перед Большим Советом в Венеции, посетив ее в 1455 году в связи с подписанием мирного договора в Лоди. Во Флоренции Галеаццо совершенно покорил сердце Папы Римского: он сопровождал его повсюду. Хотя ему исполнилось только шестнадцать, «его манеры, его красноречие, его талант и его энергия были таковы, что он демонстрировал нечто большее, нежели просто человеческая мудрость; выражение его лица и жесты свидетельствовали о суровом благородстве мужчины; в своей обычной речи он говорил так, как кто-нибудь иной едва ли смог сказать бы после долгого размышления. Во всех его действиях не было ничего детского, ничего легкомысленного. Удивительно было слушать из уст юноши зрелую мудрость, обычно приобретаемую с возрастом».

Бьянка Мария прибыла со всем своим семейством в Мантую, чтобы встретиться там с Пием. Папа Римский говорил, что она «женщина возвышенного духа и выдающейся мудрости, а ее четыре сына казались небесными ангелами». Ипполита, которой в то время было четырнадцать лет, выступила с латинской речью, восхитившей Папу. Ей суждено было стать одной из самых талантливых принцесс Ренессанса. Воспитывал ее Бальдо Марторелли; кроме того, она была ученицей Ласкариса, великого греческого ученого, посвятившего ей немало своих трудов, но впоследствии перебравшегося в Неаполь, который показался ему столь привлекательным, что его уже не смогли заставить вернуться в Милан. Галеаццо Мария, должно быть сочтя себя оскорбленным из-за этого недоразумения, более не хотел даже раскрывать книги, чем весьма огорчил свою мать и Барциццу. «Он никого не боится и делает, все чего пожелает», — писал о Галеаццо его отец.

Хотя Франческо прибыл в Мантую не ранее сентября, он стал первым из приехавших туда итальянских правителей и оказался единственным влиятельным политиком на собрании 1459 года. Возможно, вследствие этого факта Папа Пий II именно на него возлагал большие надежды. С сорока шестью кораблями Франческо приплыл по реке Минчо. Он произвел огромное впечатление на всех присутствующих, настолько его вид и манеры соответствовали образу достойного правителя. Его костюм сиял золотом, серебром и шелком, и люди с восхищением думали о том, каким величием должен обладать Папа, если такой государь лобызает ему ноги. Так, по крайней мере, утверждает Пий в своих «Комментариях». Но Франческо не проявил никакого желания отправиться в крестовый поход, высказав мудрое предположение, что сражаться должны те правители и народы, государства которых расположены рядом с турецкими землями, а итальянцы будут снабжать их деньгами и всем необходимым для военных действий. Папа был весьма разочарован, но какой государь ради участия в столь сомнительном предприятии рискнул бы оставить собственный город на милость своих соседей? Во всяком случае, герцог Милана был последним из всех, кто мог бы решиться на такое.

Франческо практически ежедневно писал Бьянке Марии, остававшейся дома, пока он находился в Мантуе, и просил извинения за единственный случай, когда ему пришлось пропустить несколько дней: готовясь к отъезду, он был так занят, что едва находил время поесть. Фрагменты этих писем, приведенные Пастором, свидетельствуют о том, что он во всех подробностях информировал свою жену о происходящем на собрании. Его присутствие заставило остальные итальянские государства прислать наконец своих представителей; таким образом, этим был предотвращен полный провал этого неудачного конгресса.

Когда же Франческо решил наконец прислушаться к мольбам Папы Римского и пообещал направить против турок несколько военных отрядов, он заявил о намерении отдать командование своему четвертому сыну Людовико, достигшему к тому моменту возраста тринадцати лет. Как свидетельствует Симонетта, которому позднее пришлось на себе испытать тяжесть его руки, это был «юноша с выдающимися способностями», и Франческо возлагал на него величайшие надежды. На торжественной церемонии мальчику вручили знамя крестового похода, после чего он был посвящен в рыцари старшим братом. Это совершенно противоречит свидетельству Арлуно, согласно которому отец Людовико, предвидя дурные наклонности его характера, не удостаивал его даже взглядом и едва ли считал своим сыном. Людовико с самого начала на всех при дворе производил впечатление самого смышленого из братьев. Мы видим, как в шестнадцать лет он, находясь в Кастралеоне, пишет своей матери, у которой он был любимчиком, повинуясь ее просьбе посылать ей каждую неделю письмо на латыни. Он сообщает ей о том, что был на ястребиной охоте и убил семьдесят перепелов, двух куропаток и фазана, «но не подумайте, Ваша светлость, что я оставил свои занятия, которые принесут мне много больше пользы, нежели ястребиная охота» (18-е сентября 1447 г.). Здесь мы имеем дело уже с типом государя эпохи Возрождения.