От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома - Нина Молева Страница 20

Про себя думала, и с этим лихом справится. Лишь бы войти в царский терем полновластной хозяйкой. Лишь бы прибрать старого князя к рукам. Чтобы не сомневаться, начинала все беды родственные пересчитывать — сколько их набежало!

Вели Глинские свой род от ханов Большой Орды, от Чингизида Ахмета. Их предок Лексад выехал из Орды на службу к великому князю Литовскому Витовту, чью дочь взял к себе в невестки Дмитрий Донской. Крестился, получил имя Александр, а в удел дал ему Витовт города Глинск и Полтаву.

У деда Льва и бабки Анны сыновей любимых было двое. У батюшки, Василия Львовича, какая судьба: ослепили его. Так и звать стали Глинским-Темным. Михаила Глинского вся Европа узнала. Двенадцать лет смолоду за границей провел. Служил в войске Альбрехта Саксонского, у императора Максимилиана I в Италии. Католицизм принял. В Испании — и то побывал. На скольких языках научился говорить.

В Литву вернулся, король Александр маршалом его сделал, без советов Михайлы Глинского ничего не делал. Паны испугались, что ему — никому другому — передаст бездетный король престол. Потому не дали тела короля везти для погребения в Краков. Сразу же вызвали туда королевича Сигизмунда. Потребовал Михайла Глинский суда со своими клеветниками и обидчиками, а когда новый король заколебался, принял от великого князя Московского Василия III Ивановича защиту, милость и жалованье.

Воевал Михайла Львович на стороне русского государя, хорошо воевал, но Василий III при первой же возможности заключил мир с Сигизмундом, так что остались Глинские без владений своих литовских — не то вассалами Москвы, не то изгнанниками из родных земель. Хотя и дал князь Московский Михайле на прокорм два города — Ярославец и Боровск, как их сравнить с литовскими землями.

В 1514 году помог Михайла Глинский Василию III Смоленск взять. Армию для этого набирал по всей Европе — в Силезии, Чехии, Германии, да еще исхитрялся через Ливонию в Москву воинов переправлять. Надеялся от великого князя Смоленск получить — Василий Иванович только издеваться принялся: не по Сеньке, мол, шапка.

От обиды Глинский начал переписываться с королем Сигизмундом, к нему решился бежать. Русский воевода выдал. Заковал в цепи и отправил в Москву. С тех пор дядя Михайла в темнице. Больше десяти лет. И кто только не просил московского государя за пленника! Посол императора Максимилиана I Герберштейн личную грамоту императорскую Московскому князю привез, что великую бы русский правитель ему милость оказал, отпустивши Глинского в Испанию.

Не отпустил! От себя добавил, что сложил бы Глинский голову на плахе, если бы не согласился вернуться в православную веру. Так и прошло детство княжны с опасениями за родного узника. Спасибо, что Василия Глинского-Темного великий князь в его Медыни не трогал. Лишь бы голоса не подымал, на глаза не попадался. А вот теперь на племяннице Михайлы жениться решил.

С княжной никто толковать не стал. Что подслушала, до чего сама додумалась. Нужно было Московскому князю успешно завершить переговоры с империей. Нужно и укрепить русско-молдавский союз против литовского князя Сигизмунда: недаром двоюродная сестра Елены была замужем за волошским — румынским — воеводой Петром Ререшем. Не видел Василий Иванович лучшего союзника в борьбе с польскими королями. Ререш такому сватовству куда как обрадовался. Да и сама Елены была как-никак внучкой сербского воеводы деспота Стефана Якшича. Вот и суди — то ли медынская княжна, то ли сербиянка. Бабка Анна одно твердила: ничего не забудь, Елена, ты московскому князю нужна, слышишь?

Убрали Соломонию. Из Каргополя в суздальский монастырь перевели. Говорили, там порядки строже. Настоятельница научена высоких узниц стеречь, потачки никому не давать. Узнала: пожаловал сестру Софию великий князь «селом Вышеславским до ее живота» — до самой смерти.

И еще. Послал великий князь в Суздаль дьяков Меньшого Путятина и Третьяка Ракова вызнать, не родила ли былая великая княгиня, а коли родила, кого? Значит, была в московских слухах правда. А вот помер ли младенчик, нет ли, про то молодой княгине доведаться не пришлось. Знали дознаватели силу великокняжеского гнева.

Сама убедилась, злобный князь, злопамятный. Чуть не год заставил в ногах валяться, пока отпустил на волю дядю Михайлу. Да и то не столько ее просьбам уступил, заставил бояр именитых за Глинского головами и имениями поручиться на случай, если бежать соберется. По рукам и ногам связал.

Любил ли молодую жену? Должно быть. По-своему. А детей все равно не явилось. Оно, может, и к лучшему, потому что сердце потянуло великую княгиню Елену Васильевну к другому человеку. Никогда такого в царских теремах не случалось! Не только ближние бояре, москвичи стали перешептываться, в какой почет вошел у Елены Васильевны красавец-боярин Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский. Грехом почиталось лишний раз на постороннего взгляд бросить, а великая княгиня глаз с Оболенского не спускала, первая, не таясь, заговорить с ним решилась.

Бояре руками разводили. А великому князю все нипочем — лишь бы его Алена свет Васильевна радостна была, лишь бы к нему, великому князю, милостива.

В 1526 году великий князь женился, только в августе 1530-го явился на свет первенец. Каких только молитв великокняжеская чета не творила, на какие богомолья не ездила, кого из юродивых и ведунов не допрашивала. Наконец один предсказал, на какой день родит великая княгиня. И то предсказал, что будет у младенца «широкий ум». А вот о небесных знамениях ничего не сказал.

Страх охватил всю Москву и Подмосковье, когда в минуту рождения будущего Ивана Грозного разразилась над всей московской землей одновременно страшная гроза. Рушились на землю вековые деревья, от грома еле могли устоять на ногах люди. Лето было недоброе, засушливое, а тут все в один миг и сказалось.

Ни на какие страшные приметы великий князь не откликнулся. В благодарность за наследника построил в Коломенском самую красивую белоснежную церковь-свечу, «якова же не была прежде сего в Руси», по словам летописца. Крестили царевича Ивана в Троице-Сергиевом монастыре, клали во время крещения в раку Сергия Радонежского, восприемниками стали прославившиеся своим благочестием игумен Переяславского монастыря Даниил, Троицкий старец Иона Курцев и старец Иосифо-Волоколамского монастыря Касиан Босой.

В 1533 году родила великая княгиня второго сына — Юрия. Но отец даже не успел узнать, что глухонемого и «головою слабого». Осенью того же года, во время обычной осенней поездки с княгиней и детьми на богомолье, заболел Василий Иванович странной болезнью от появившегося на бедре гнойника. Еле смогли его к концу ноября довести до Москвы, а в ночь с 3-го на 4 декабря князя не стало. Содержание составленной им духовной осталось неизвестным.

Боярская партия была уверена в своем приходе к власти. Михайла Глинский вернул себе положение «и признали его, как родственника великой княгини, и как своего, а не как пришельца». С Глинского Василий III взял клятву, чтобы за великую княгиню и детей он «кровь свою пролиял и тело свое на растерзание дал». Разве обещаниям и клятвам умирающего кто-нибудь при дворе придавал значение!