Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев Страница 20

«Маяковский басил:

– Ну, бросьте этот конструктивизм! Все мы тут конструктивисты. Если вам нужно, возьмите моё и скажите, что вот, я – конструктивист. Это всё Зелинский придумывает. Печатал бы у нас Сельвинский свои стихи. Только хорошие. А вы бы свои статьи. Вот вам и конструктивизм».

Во время другого посещения Водопьяного переулка Маяковский вновь стал завлекать конструктивистов в Леф:

«– Послушайте, Зелинский, – сказал Маяковский. – Я вам объясню, что значит литературная группа. В каждой литературной группе должна существовать дама, которая разливает чай. У нас разливает чай Лиля Юрьевна Брик, у вас разливает чай Вера Михайловна Инбер. В конце концов, они это могут делать по очереди. Важно, кому разливать чай. А во всём остальном мы с вами договоримся».

Рассказывая об этом, Зелинский (по вполне понятным причинам) не добавлял, что «разливальщица чая» Вера Инбер была не только поэтессой, но и являлась близкой родственницей самого Льва Троцкого.

Как бы там ни было, а отношения между лефовцами и конструктивистами стали налаживаться, о чём свидетельствует эпизод, описанный Зелинским:

«Однажды Маяковский схватился с Сельвинским бороться. Сельвинский сжал Маяковского в талии, поднял в воздух и положил.

Выходит, он говорил ему зря: «Я с удовольствием справлюсь с двумя, а если разозлюсь, то с тремя»».

Под словом «он» имелся в виду Маяковский, который в стихотворении «Юбилейное» хвастливо заявлял:

«Ту́шу / вперёд стремя, я / с удовольствием / справлюсь с двоими, а разозлюсь – / и с тремя».

Сельвинский тогда тоже хвастался своей спортивной формой:

«Пузырясь, цирк шары фонарьи мечит, Сочат афиши сукровичный сок. Приехал в цирк боксёрский полубог – Чугунный торс и кованные плечи… Чугунный торс и кованные плечи, Губа, как мяса кровяной бифштекс, Колоссы мышц, рубцов китайский текст, Борца великолепные увечья».

И тут вдруг Маяковский принялся готовиться к очередной поездке за рубеж, собираясь отправиться туда вместе с Бриками. Об этом даже Эльзу предупредили.

Луначарский ещё 10 мая 1923 года отправил письмо наркому по иностранным делам:

«Наркомпрос даёт командировку известному поэту-коммунисту Маяковскому. Цели, которые он преследует своей поездкой в Германию, находят полное оправдание со стороны Наркомпроса. Они целесообразны с точки зрения вообще поднятия культурного престижа нашего за границей. Но так как лица, приезжающие из России, да притом ещё с репутацией, подобной репутации Маяковского, натыкаются иногда за границей на разные неприятности, то я, ввиду всего вышеизложенного, прошу Вас снабдить Маяковского служебным паспортом».

А что Владимир Маяковский привозил из своих зарубежных поездок?

1 июля 1923 года в одном из журналов Екатеринбурга он напечатал небольшую статью, которая называлась «О мелочах». В ней шла речь о том, о чём поэт говорил чуть ли не в каждом своём выступлении:

«Например, маленький вопрос – о нумерации домов. У нас стоишь перед № 10 и думаешь с тоской: справа – длинный забор, слева – огромный пустырь, где же, чёрт бы его побери, № 12? Идёшь наугад налево, тратишь минут пять и натыкаешься на № 8 – обратно идёшь ещё минут десять!

А в Берлине под каждым номером – ещё стрелка, указывающая направление нумерации. Тут зря не пойдёшь – каждая минута на счету.

Ввести б это у нас – сколько времени отчислится городу в год!»

Мелочь? Да. Но, по мнению Маяковского, весьма существенная. Поэтому на неё и стоило обратить внимание.

Из таких вот мелких «штучек», в основном, и складывались рассказы вернувшегося на родину поэта о его зарубежных поездках. У слушателей невольно возникал вопрос: а стоило ли ради этих «мелочей» ездить за границу? И из зала на сцену сыпались записки с вопросами:

– Зачем вы ездите за границу?

– Что вы привезли из Франции?

– Для чего поехали в Германию?

Как бы отвечая на эти вопросы, Маяковский опубликовал в московских «Известиях» стихотворные «Авиачастушки» (3 июля 1923 года). Вот эти:

«Крылья сделаны гусю. Гусь – / взлетит до крыши. Я не гусь, / а мчусь вовсю всякой крыши выше… Плачут горько клоп да вошь, – человека не найдёшь. На воздушном на пути их и тифу не найти».

Многие читатели, прочтя подобные вирши, наверняка задавались вопросами: это смешно? это актуально? это злободневно? Ведь в тот момент столько проблем было в стране и в мире! А поэта волновали не они, а какие-то «гусь», «клоп да вошь».

Но ответить Владимир Владимирович уже не мог, так как в тот же день (3 июля) он покинул страну Советов – вместе с Осипом Максимовичем и Лили Юрьевной вылетел из Москвы в Кёнигсберг.

Новый загранвояж

Бенгт Янгфельдт об этом перелёте написал:

«…спустя всего лишь полгода после первой поездки в Германию они снова направились туда, на сей раз самолётом из Москвы в Кёнигсберг».

Сам Маяковский в стихотворении «Москва-Кёнигсберг» отчитался так:

«Eins! / zwei! / drei! – / Мотора гром. В небо дверью – / аэродром. Брик. / Механик. / Ньюбáльд. / Пилот. Вещи. / Всем по пять кило. Влезли пятеро. Земля попятилась. Разбежались дорожки-/ящеры, Ходынка / накрылась скатертцей…»

Судя по этим строкам, пассажиров на самолёте было пятеро: Маяковский, Осип и Лили Брик, механик и Д. И. Ньюбольд, английский коммунист, депутат парламента, он же – делегат IV конгресса Коминтерна. Самолёт поднялся над Ходынским полем и взял курс на запад.

Пока он набирает высоту, заглянем в протоколы заседаний политбюро ЦК РКП(б) начала 1923 года.

1 февраля на заседании присутствовали Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Троцкий, Томский, Бухарин, Молотов и Калинин. В самом конце был рассмотрен вопрос:

«28. Просьба тов. Зиновьева о разрешении тов. Бухарину двухнедельной поездки за границу».