Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев Страница 21

Издатели постарались задобрить автора, подарив ему нового рыжего пуделя — Руфуса Второго, заменившего предшественника, который в октябре 1947 года погиб под колесами автобуса. Но это не помогло. В начале октября была представлена новая «предварительно полуфинальная версия», а в конце месяца — «предварительно финальная». Несмотря на оптимистичные названия, подготовленный материал не отвечал ожидаемому качеству. Генри Люс был неприятно удивлен обилием официальных документов, постоянно прерывающих повествование. Вызвало у него раздражение и отсутствие «аналитической проницательности» в объяснении причин слабости некоторых политиков 1930-х годов. Он лично озвучил свои претензии автору.

Черчилль ответил, что не следует рассматривать переданный на ознакомление текст как конечную версию. По сути, это лишь структурированный по темам и собранный в хронологическом порядке материал, требующий значительной доработки. Если же говорить о поставленном вопросе — «почему лидеры были настолько глупы и слабы», — то ответ заключатся в том, что в предвоенные годы «даже по фундаментальным вопросам», даже «среди добропорядочных людей» отсутствовала «согласованная, последовательная и настойчивая политика».

Позиция Черчилля относительно невысокого качества подготовленного им текста звучала убедительно. Но было одно существенное обстоятельство — сроки! Пусть не в январе, но уж точно весной 1948 года следовало начать публикацию в газетах. А с такими темпами, да еще с постоянно отвлекаемым различными делами и обязанностями автором даже перенесенный срок воспринимался как нереальный. Требовались экстренные меры ускорения творческого процесса, а также комфортная изоляция слишком занятого Черчилля. И издатели на эти меры пошли. Они согласились оплатить зарубежные каникулы своего клиента. Черчилль покинул Туманный Альбион 10 декабря, отправившись на частном самолете через Париж в Марракеш с двадцатью единицами багажа, не считая ящиков с официальными документами и принадлежностями для занятия живописью. Остановился он в отеле Mamounia, который облюбовал еще в 1930-е годы.

В конце 1940-х, когда экономическое положение Британии оставляло желать лучшего, зарубежная поездка для любого жителя Соединенного Королевства была настоящей роскошью. А сложности и ограничения в обмене валют делали даже эту роскошь недосягаемой. Черчилль же, всегда привыкший получать самое лучшее, не просто отправился на отдых в теплые края. Своими требованиями к качеству еды и напитков, желанием иметь персональный автомобиль с шофером, настойчивой просьбой расширить площадь занимаемых апартаментов, а также оплатить путешествие сопровождавшей его дочери Сары, личного врача, двух секретарей, телохранителя, дворецкого и Билла Дикина (на Рождество к последнему присоединилась супруга) он довел затратную часть вояжа до такой суммы, что издатели пожалели о своей щедрости.

Супруге Черчилль сообщал, что работает «день и ночь». Это означало: подъем в восемь утра, работа над книгой до половины первого, в час — ланч, затем с половины третьего до пяти занятия живописью, сон с шести до половины восьмого, обед в восемь, игры в карты с Сарой и с десяти до двух-трех часов ночи — продолжение литературной деятельности. По воспоминаниям Дикина, «Уинстон писал не так много, он нуждался в компании, проводя большую часть времени за мольбертом». Тем не менее Черчилль считал, что пребывание в Марракеше безусловно шло на пользу творческому процессу. За день до Рождества он докладывал супруге, что «почти закончил две первые книги». «Я бы не смог добиться так много, не похоронив себя здесь, жаль лишь, что в сутках всего двадцать четыре часа, — писал он Клементине. — Как я тебе уже часто повторял, я не нуждаюсь в отдыхе, перемена — великое средство для восстановления сил».

Черчилль и в самом деле достиг того возраста, когда отдых был ему уже необходим. То, что он 24 декабря назвал «почти законченными» двумя книгами первого тома, в реальности было правкой первых шести глав первой книги с распоряжением отпечатать их в двадцати четырех экземплярах — для него, его помощников и издателей. Многое еще оставалось доделать и сделать.

Творческие каникулы Черчилля продлились до 19 января 1948 года. Несмотря на значительные расходы (почти четырнадцать тысяч долларов) и множество отвлекающих факторов, прогресс был налицо. Впоследствии подобные поездки будут практиковаться, а общая сумма расходов по этой линии возрастет до семидесяти тысяч долларов. Выезды именитого автора требовали не только значительных финансовых затрат, но и нередко существенной подготовительной работы. Отели, в которых он останавливался, порой перестраивались. Помещения специально готовились, чтобы принять весь штат и буквально через несколько часов после заселения превратиться в полноценный офис с размещением секретарей, пишущих машинок и ящиков с документами. Отдельно оборудовалась студия для занятий живописью, куда складывались рамки, незаконченные полотна, мольберты, палитры и бесчисленные тюбики с краской.

И все-таки, в сухом остатке, чего удалось достичь за время марокканских каникул? Во-первых, была проведена вычитка и редактура всего текста с подготовкой «почти финальной» версии. Во-вторых, состоялось обсуждение и согласование первого тома с экспертами и издателями. Последнее потребовало значительных усилий. За три дня до Рождества свое мнение первым, высказал Ривз. Как и Люс, он обратил внимание на «чрезмерное количество в тексте документов, писем и цитат из речей», которые значительно мешали восприятию текста и постоянно сбивали ритм изложения: чтобы не лишать себя удовольствия насладиться драматизмом повествования, читатель, скорее всего, будет просто пропускать обильные цитаты. Ривз советовал изложить документы своими словами, а если это невозможно, перенести их в приложение.

Вскоре Ривз сообщил, что он встречался с пятью членами «высочайшего литературного руководства» США, которые изъявили желание ознакомиться с рукописью. Он предоставил им текст. Внимательно наблюдая за ними в процессе чтения, Ривз отметил, что все они, хотя и были вовлечены в изучение материала, неизменно пролистывали куски, где приводились обширные цитаты из документов и речей. Ознакомившись с переданным фрагментом, эксперты скептически отнеслись к избытку документов, тем самым подтвердив замечания Ривза и Люса. Опираясь на мнение вершителей судеб книжного рынка, Ривз настоятельно рекомендовал автору «интегрировать все речи и документы в текст повествования», а цитаты «свести к минимуму» (выделено в оригинале. —Д. М.). Более того, Ривз потребовал переделки всего произведения, с отказом от того, что Черчилль считал своим ноу-хау и за что с такими усилиями боролся.

По мнению личного врача нашего героя, «Уинстон не желал слышать критических замечаний», и все, в чем он нуждался, это в «подбадривании». В действительности отношение Черчилля к критике было более сложным и амбивалентным. С одной стороны, он искренне ждал комментариев, с другой — также искренне не хотел их принимать. Особенно, когда речь шла о столь серьезных правках, связанных с изменением первоначальной концепции. Черчилль был уязвлен подобными предложениями, покусившимися на его творческий метод. Однако, понимая, что с поступившими замечаниями придется что-то делать, он сообщил Ривзу, что открыт для предложений по коррекции. Когда же Ривз продолжил настаивать на серьезных переделках, Черчилль ответил, что «об изменении всего формата произведения не может быть и речи». Он направил Ривзу главы новой, «почти финальной» версии, сопроводив их следующим комментарием: «Прошу тебя, дай свои предложения о сокращении документов и речей. В новом тексте внесены значительные правки. Мой метод состоит в том, чтобы опираться по мере возможности на подлинные документы. Пожалуйста, перечитай все с самого начала».