Кумаонские людоеды - Джим Корбетт Страница 21

Два выстрела при относительно хорошем освещении на дистанции в тридцать ярдов были услышаны встревоженными крестьянами за несколько миль в окружности. А все результаты, которые я мог им показать, — по-видимому, одна, быть может, и две дыры от пуль в мертвом буйволе. Ясно, что зрение меня обмануло или я при подъеме на скалу сдвинул мушку. Но тут, приглядываясь к малым предметам, я не обнаружил в своем зрении никаких недостатков, а беглый взгляд на мушку убедил меня в исправности прицела. Единственным объяснением моего двукратного промаха по тигру была плохая стрельба.

Надежды на третье возвращение тигра не было. И даже если бы он вернулся, я от этого вряд ли что-нибудь выиграл: оказавшись неспособным убить его при достаточно сносном освещении, теперь, при плохом освещении, я мог только подранить зверя. При таких обстоятельствах дальнейшее пребывание на скале было бесцельным.

Вся моя одежда промокла от пота после дневной ходьбы; к тому же стал дуть холодный ветер, обещавший стать еще холоднее; мои короткие брюки были из тонкого хаки; скала была не только твердой, но и холодной; кружка горячего чая ожидала меня в деревне. Все эти рассуждения были сами по себе прекрасны, но оставалось еще одно и убедительное основание, чтобы оставаться все же на месте, — это тигр. Наступила уже полная тьма. От деревни меня отделяло четверть мили, путь шел по устланному камнями оврагу и извилистой тропе среди кустов. Кроме предположения крестьян, что тигр, которого они видели накануне и по которому я стрелял, и был людоедом, я даже приблизительно не мог судить, где в сущности он находится. И хотя в это время он мог быть и где-либо за пятьдесят миль, он с такой же степенью вероятия мог наблюдать за мной с расстояния в пятьдесят ярдов. Поэтому какой бы неудобной ни была моя засидка, осторожность предписывала мне оставаться там, где я был. Время тянулось медленно, но и во мне стало крепнуть убеждение, что ночная охота — неподходящее для меня занятие… И что если этого зверя не удастся застрелить при дневном свете, его придется оставить в покое до тех пор, пока он не умрет от старости. Это убеждение укрепилось, когда иззябший и измученный, я, как только рассвет предоставил возможность верного выстрела, стал спускаться и, поскользнувшись на мокрой от росы скале, закончил спуск вверх ногами. К счастью, я «приземлился» на песке без ущерба для себя и для винтовки.

Несмотря на раннее время, я нашел жителей деревни на ногах и быстро очутился в центре небольшой толпы. В ответ на нетерпеливые вопросы я мог только сказать, что стрелял по «мнимому» тигру холостыми зарядами.

Выпитая у потрескивающего костра кружка чаю согрела меня, и тогда я в сопровождении большинства мужчин и всех мальчиков, обитателей деревни, прошел на выступавшую над оврагом скалу, прямо над местом действия в предыдущую ночь. Тут я показал собравшимся людям, как тигр появился из-за выступа подо мной, как он прыгнул на буйвола и как я затем выстрелил, а тигр исчез в «том» направлении. И когда я указывал на место вверх, послышались возбужденные голоса: «Смотрите, саиб, здесь лежит мертвый тигр». Мои глаза были утомлены бессонной ночью, но, взглянув раз-другой, я не мог отрицать, что там действительно лежал мертвый тигр. На весьма естественный вопрос, почему я стрелял второй раз через двадцать или тридцать минут после первого выстрела, я сказал, что на том же самом месте опять появился тигр и что я выстрелил, когда он стоял близ буйвола, и что он ушел вверх по «этой» стороне оврага… Тут снова послышались крики, к кричавшим присоединились пришедшие теперь женщины и девочки. «Смотрите, саиб, здесь лежит другой мертвый тигр». Оба тигра казались примерно одинаковой величины и лежали ярдах в шестидесяти от того места, где я стоял.

Когда я спрашивал крестьян о втором тигре, они говорили, что в то время, когда были убиты четыре человека, и накануне, когда был убит бычок, они видели только одного тигра.

Брачный сезон у тигров тянется с ноября по апрель. Если один из лежавших тигров был людоед, он, очевидно, нашел себе пару.

Ярдах в двухстах от засидки нашелся удобный спуск в овраг. Я, а за мной все население деревни прошли мимо мертвого буйвола к тому месту, где лежал первый тигр. Когда я приблизился, мои надежды на успех возросли — зверь действительно был старой тигрицей. Передав ружье ближайшему человеку, я опустился на колени, чтобы осмотреть ее лапы.

В тот день, когда тигрица пыталась скрасть жавших пшеницу людей, она оставила несколько отчетливых следов на меже поля. Это были первые следы чоугарского людоеда, которые я видел, и я изучил их очень внимательно. Следы показывали, что тигрица — очень старое животное, лапы которого с возрастом стали плоскими. Подушки на передних лапах были сильно морщинисты, глубокая борозда пересекала всю подушку правой передней лапы, а пальцы были длинными и тонкими, каких мне не приходилось видеть у тигров. По такой необычайной лапе людоеда легко можно было узнать среди сотни мертвых тигров.

Я был разочарован: лежавший передо мной зверь не был людоедом. Когда я сообщил об этом собравшейся толпе, со всех сторон послышался протестующий ропот. Говорили, что я сам при предыдущем приезде утверждал, что людоед — старая тигрица, что именно такую тигрицу я застрелил в немногих ярдах от места, где только недавно были убиты четыре человека. Что же значит лапа в сравнении с этим очевидным фактом? К тому же лапы у всех тигров одинаковы.

Второй тигр мог быть только самцом. Пока я готовился снимать шкуру с тигрицы, я послал партию людей за вторым зверем. Боковое ущелье было глубоким и узким. После криков и смеха тигр — прекрасный самец — был положен рядом с тигрицей.

Съемка шкуры с тигров, убитых четырнадцать часов тому назад, на обжигающем спину солнце и в присутствии беспрерывно растущей, теснившейся кругом толпы была одним из самых неприятных дел, которыми мне пришлось заниматься. Вскоре после полудня оно все же было закончено. Мои люди аккуратно свернули шкуры тигров, и я начал обратный пятимильный путь к своему лагерю.

Утром ко мне пришли старосты и крестьяне из соседних деревень. Перед отходом я уверил их, что чоугарский людоед жив, и предупреждал, что уменьшение бдительности предоставит тигрице возможности, которых она ищет. Если бы с этим предостережением посчитались, людоед не унес бы столько жертв, как это было в течение последующих месяцев.

Не получив новых сведений о людоеде и пробыв еще несколько недель в Далканиа, я спустился с гор на совещание с уездной администрацией.

* * *

В марте 1930 г. Вивиан, уездный комиссар, объезжал владения тигра-людоеда. 22-го числа я получил от него письмо с просьбой спешно прибыть в Кала-Агар, где он будет ожидать моего прибытия. От Найни-Тала до Кала-Агара — миль пятьдесят. Через два дня после получения письма я прибыл к завтраку в калаагарскую лесную сторожку, в которой остановился Вивиан с женой.

После завтрака супруги рассказали мне, что они прибыли в сторожку в полдень 21-го числа и в то время, как они пили чай на веранде, одна из шести женщин, жавших траву на участке сторожки, была убита и унесена людоедом. Схватились за ружья. В сопровождении нескольких человек Вивиан, идя по следу, нашел женщину мертвой в кусте под дубом. Позже я осмотрел это место и нашел, что при приближении людей Вивиана тигрица ушла вниз по склону и затем оставалась в зарослях кустов ежевики в пятидесяти ярдах от трупа. Для Вивиана был устроен махан на дубе, а два других — для его подчиненных на деревьях у лесной дороги, проходившей в тридцати ярдах выше места, где лежала убитая женщина. Маханы были немедленно заняты, на них просидели всю ночь, но тигр ничем не обнаружил своего присутствия.