Тибет и Далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов Страница 21

П. К. Козлов Монголия. открытие Хара-Хото 1908 г.

Глава первая. По северной Монголии

Исходный пункт путешествия. – Кяхта. – Облава на коз. – Зимний праздник и выступление нашего каравана. – Порядок следования. – Мороз крепчает. – Новый 1908 год. – Хребет Манхадай. – Долина Хары и следы китайской колонизации. – Дальнейший путь. – Впечатление на перевале Тологойту, гора Богдо-ола. – Урга [34]. – Богдо-гэгэн. Российское консульство. Маститый консул Я. П. Шишмарев. – Отправление транспорта в Алаша [35]. – Монгольский праздник Цаган-сар [36]

Второго декабря я прибыл наконец на границу Китая, в знакомый городок Кяхту, где нашел хороший приют в доме общественного собрания. В этом самом доме неоднократно проживал и мой учитель Пржевальский до и после своих путешествий. Все прежнее быстро воскресало в памяти.

Гостеприимные кяхтинцы, в особенности Молчановы, Собенниковы, Лушниковы, Швецовы, окружили нас дружеским вниманием. Все наперебой старались оказать экспедиции свои услуги. Время бежало быстро. Дни проходили в работе по снаряжению каравана, вечера – у знакомых или на заседании местного отделения Географического общества, праздники – на охотах-облавах за дикими козами. По части охот кяхтинцы сильно избалованы: монгольские угодья и обилие зверей придают этой забаве иногда сказочный характер.

Чудный декабрьский день. Ранним морозным утром несколько троек в тарантасах катят по мягкой пыльной дороге. На востоке золотится заря, на юге темно-синее небо сливается с серыми облаками, прикрывающими вершины отдаленных холмов. Кое-где по скатам гор белеет снег. Плотнее закутываешься в меховое одеяние, мысли даешь широкий простор. Много раз забудешься грезами, прежде нежели достигнешь охотничьего табора и заслышишь голоса монголов-загонщиков. Заждавшийся егерь Калашников уже успел развести «веселый» костер. Проходит несколько минут, охотники усаживаются на оседланных лошадей и в полчаса времени занимают стрелковую позицию. Мертвая тишина в лесу сразу нарушается: трубит рог, кричат загонщики; там и сям перелетают потревоженные птицы, в кустах мелькают испуганные зайцы. Бац… бац… справа загремели выстрелы; немного дальше еще и еще, затем все смолкло, первый загон окончился. В результате – две козы и лисица.

Теперь загонщики остались на использованной стрелками позиции, а стрелки помчались в карьер на новую. Таким образом до завтрака было устроено четыре загона; за это время мне не пришлось сделать ни одного выстрела, хотя однажды козы и мелькнули в отдаленных кустах, дав возможность лишь полюбоваться их грациозными прыжками.

«День выдался на славу», – справедливо заметил кто-то из охотников. Действительно, перевалив за полдень, солнце ощутимо пригревало; отдыхавшие стрелки не встали с мест до призывного голоса Калашникова, но как только призыв раздался, охотники взгромоздились на лошадей и поскакали на линию. Теперь характер местности был несколько иной: вместо сплошного елового леса тянулись жидкие поросли берез. Кое-где точками мелькали тетерева-косачи, легко снимавшиеся при нашем к ним приближении.

Опять стоим на номерах. Подле меня пронеслось несколько стаек мелких птичек: синиц, чечеток. Далеко протрубил рог, цепь всадников-монголов оживилась, побежали козы. По сторонам уже палят. В волнении переступаешь с ноги на ногу, крепче сжимаешь ружье. На встречном горизонте то и дело показываются звери [37]. Вот несется маленькая группа коз прямо на меня. Большой гуран или козел высоко отделяется от земли. Еще минута-другая, и звери уже приблизились: раздались один за другим выстрелы, и – о, радость! – два козла упали на расстоянии пятнадцати шагов друг от друга. Такие счастливые минуты долго памятны охотнику. Несколько позже стихла пальба. Снова стали обнаруживаться процессии синичек, и снова громко застучал по стволу березы дятел; из соседних кустов то и дело выскакивали беляки и несмелыми прыжками прорывались через цепь охотников.

Еще несколько загонов, и зимний день погасает. На землю ложатся сумерки. Мы быстро катим в сибирских тарантасах, любуясь звездным небом Монголии, а мысли еще быстрее сменяют одна другую. Обвеваемый грезами далекой родины, невольно предвкушаешь скорую счастливую странническую жизнь.

Помимо диких коз, для коллекции удалось застрелить еще несколько птичек. Уже с первых дней прибытия на границу препараторы экскурсировали в окрестностях Кяхты, собирая наиболее интересные образцы местной фауны.

Вначале я предполагал закончить снаряжение экспедиции к двадцатым числам декабря, чтобы таким образом до праздника Рождества Христова выступить в путь. Оказалось, что этого нельзя было сделать по нескольким мотивам, главным из которых был отказ переводчика китайского языка от участия в экспедиции; пришлось искать другого. Вообще говоря, только при полном содействии кяхтинцев – представителей города – нам удалось начать наше путешествие еще в 1907 году: мы выступили 28 декабря.

К этому времени экспедиция сделала все, но, как и водится в праздничный период, члены ее непроизводительно потратили несколько дней. Наши друзья Молчановы не преминули пригласить нас на елку, с которой мы получили приятные и полезные в дороге подарки. Кроме того, хлебосольные кяхтинцы снабдили нас вкусною снедью, что очень важно, в особенности в начале азиатского путешествия, когда сразу приходится расставаться со всеми удобствами цивилизованной жизни и переходить на тяжелые условия жизни номада.

День выступления в путешествие мне особенно памятен. Утро холодное, ветреное; небо покрыто слоистыми облаками. Мы все на ногах еще задолго до рассвета: все прибирается, все укладывается. После утреннего чаепития это «все» выносится наружу, в просторный двор. Вьючный багаж расположен в три линии, поэшелонно. Вскоре приводятся верблюды, начинается вьючка. Толпа зевак кольцом обступила двор, любители-фотографы с разных сторон направляют свои камеры. Голоса людей и крик верблюдов смешивались в неприятное целое, нисколько не похожее на обычную картину путешествия, когда все делается быстро, заученно, красиво, когда не услышишь ни орания верблюда, ни лишнего слова отряда.