Тридцатилетняя война - Сесили Вероника Веджвуд Страница 21

Кроме Шлика, инициативу могла проявить менее значительная и менее интеллигентная личность — граф Генрих Маттиас Турн, человек из той породы людей, которые становятся лидерами во времена смут. Немец по происхождению, Турн владел землями за пределами Богемии, имел поместье и в Богемии, дававшее ему место в сейме, немного говорил по-чешски, получил образование в Италии, испытал на себе влияние католицизма, но впоследствии стал заметной фигурой в среде протестантов [107]. Профессиональный воин, граф был скор на решения и не очень разборчив в действиях, что обеспечивало сверхмерное присутствие в нем того качества, которого недоставало Шлику, — самоуверенности. Он видел себя сразу в трех ипостасях: дипломата, политического вождя и генерала. Но ему не хватало способностей во всех этих сферах. Его дипломатия сводилась к интриганству, политические соображения заключались в гадании на кофейной гуще, а воинская доблесть ограничивалась чаще всего петушиной бравадой. Он был храбр и, по его стандартам, даже честен, но не обладал ни тактичностью, ни терпеливостью, ни здравомыслием и проницательностью, а отличался в большей мере алчностью, властолюбием и хвастовством. У него были сторонники, но очень мало друзей.

В принципе избрание правителя для Богемии должно было волновать только чехов, и никого более. К несчастью, их король одновременно являлся и курфюрстом Священной Римской империи. Богемская монархия почти столетие представляла интересы Габсбургов, и это обстоятельство делало проблему общеевропейской. Чехи были заинтересованы в том, чтобы ими правил разумный человек, для остальной Европы было важно то, кому будет принадлежать голос на выборах императора.

Маттиаса избрали на трон Богемии при поддержке протестантов после отречения его брата Рудольфа. Король разочаровал их и поставил, таким образом, под вопрос перспективу избрания на трон еще одного Габсбурга. Хорошо понимая это, Маттиас всячески старался оттянуть выборы, даже заставил супругу симулировать беременность, дабы посеять надежды на преемника. Но у таких симуляций есть определенные временные рамки, и к 1617 году, когда Маттиас совсем одряхлел, дальнейшие отсрочки стали невозможны.

Для Габсбургов наступили тяжелые времена. Кандидатуру эрцгерцога Фердинанда считали нежелательной и некоторые представители семейства. Вряд ли он сможет восстановить стабильность в преимущественно протестантской стране, доведенной до отчаяния в борьбе за свои права. Испанцы резонно полагали, что выдвижение Фердинанда может закончиться поражением династии. Но были ли иные кандидатуры? Другие австрийские эрцгерцоги тоже находились в преклонном возрасте. Вряд ли устроили бы чехов и сыновья короля Испании, старший из них был еще подростком: они иностранцы, учились в Мадриде и для протестантской Богемии будут не меньшим пугалом, чем Фердинанд, который по крайней мере говорил по-немецки и даже бывал в Праге. В июне 1617 года правительство в Мадриде решило не выдвигать испанских принцев на престол в Праге в обмен на согласие эрцгерцога Фердинанда отказаться от своих прав на феоды Габсбургов в Эльзасе в пользу испанской короны. Эта тайная договоренность позволила Габсбургской династии прийти к единому мнению в отношении поддержки Фердинанда, поскольку именно он, как король Богемии и затем император, должен будет обеспечить проход испанских войск через Германию [108].

Кандидатура эрцгерцога Фердинанда дала чешским протестантам и всем врагам Габсбургов в Европе повод для выдвижения своего человека. Необходимость в этом была очевидной, не имелось альтернатив. Христиан Ангальтский пять лет пытался организовать поддержку своему молодому сеньору, курфюрсту Пфальцскому, но так и не смог создать достаточно мощную политическую группировку вокруг Фридриха. Курфюрст был кальвинист, неопытен и малоизвестен в Европе. Он явно не подходил для протестантов Богемии, исповедовавших в большинстве своем лютеранство. Другим кандидатом на королевский трон был сосед, курфюрст Саксонский Иоганн Георг, лютеранин, зрелый и умудренный правитель, но он даже и слышать не хотел о том, чтобы избираться королем.

На трон, таким образом, оставался один претендент — Фердинанд, если, конечно, протестанты не откажутся вообще от выборов или не выдвинут условия, совершенно неприемлемые для нового короля. Турн мог заблокировать выборы, если бы ему доверили это сделать. Но Турн был всего лишь рыцарем и не имел права избирательного голоса. И в этот критический момент лидировать среди протестантов выпало на долю графа Шлика, а он, подобно императору Маттиасу, надеялся на отсрочку выборов. Вместо того чтобы предотвратить кризис, граф пустился плыть по воле волн. Избрание Фердинанда назначили на 17 июня 1617 года. Граф Шлик без колебаний отдал за него свой голос, а растерявшиеся, но послушные дворяне-протестанты последовали его примеру, все до одного [109].

На следующий день все члены сейма, за исключением Ярослава Мартиница и Вильгельма Славаты, ярых католиков, потребовали от избранного короля гарантировать действенность «Грамоты величества». Славата рекомендовал королю не делать этого, ссылаясь на то, что поведение графа Шлика не отражает общий настрой протестантов, и склонял его к тому, чтобы нанести последний и решающий удар. Император Маттиас и его миролюбивый советник кардинал Клезль выражали другое мнение: они считали целесообразным сохранить верность принципам «Грамоты величества». Если даже король и намеревается обрушиться на протестантов, то не следует заявлять об этом с самого начала. Сам же Фердинанд колебался: он вовсе не собирался придерживаться положений «Грамоты величества», но не был уверен в том, что настало время для действий. Ему претила даже мысль о том, что надо идти на уступки еретикам. Он прекрасно знал и Турна, и экстремистов и понимал, что надо лишь подождать до того времени, когда они совершат какие-либо враждебные акты в отношении правительства и дадут ему повод для ответного удара. Разговор с духовником также убедил его в том, что политическая целесообразность иногда оправдывает отклонения от искренности, и на следующий день он формально объявил о признании «Грамоты величества» [110].

Трудно сказать, чем было вызвано лукавство Фердинанда, если только не опасениями по поводу того, что незамедлительный и недвусмысленный отказ от «Грамоты величества» приведет к всеобщему бунту. Обстановка в стране тогда была такова, что Турн мог повести себя неразумно, протестанты были раздроблены и разобщены, и Фердинанд, настраивая одних против других, мог покончить с религиозными свободами без кровопролития.

Вполне возможно, что ни Маттиас, ни Клезль в действительности не понимали реального положения вещей. Так или иначе, осенью появились два эдикта. Они не противоречили конституции, но ясно указывали на то, что Фердинанд подминает под себя правительство. Первым эдиктом королевским судьям давалось право присутствовать на всех местных и национальных собраниях, вторым документом вводилась королевская цензура над пражской прессой. Маттиас, покидая вскоре Прагу, назначил пятерых «заместителей», среди которых были Славата и Мартиниц, но не оказалось ни Турна, ни Шлика [111].