Повседневная жизнь Версаля при королях - Жорж Ленотр Страница 21

Но королю хочется «покончить с этой свадьбой». Он объявляет, что он удовлетворен (но не более) заверениями «в качествах характера и особенно в разумности будущей дофины». Чтобы положить конец ходившим вокруг этой темы шуточкам, он решил выразить свое мнение публично; разумеется, оно будет одобрено, во всяком случае, внешне. И вот однажды, придя обедать к королеве, он принес под мышкой мюнхенский портрет. Собственноручно укрепив его на стене, он изрек: «Хоть она и не красавица, но не дурна собою. К тому же у нее масса других достоинств».

Это был приказ. Все тут же принялись восторгаться прелестью этого, быть может, не слишком правильного, но такого царственно-очаровательного лица. Однако за спиной короля все единодушно сошлись в мнении о поразительном безобразии дочери почтенного баварца. Мадам де Севинье писала: «У нее что-то такое с носом, что сразу производит неприятное впечатление». Сам дофин, желая, чтоб его поскорее оставили в покое, сказал, что «сколь ни дурна собою его будущая жена, он останется доволен, если она умна и добродетельна».

Но Людовик XIV продолжал волноваться. Отправляясь вместе со всем двором навстречу невестке, которая медленно приближалась к французской границе, он послал вперед своего дворецкого Сангена, «человека верного и не умеющего льстить». «Государь, — сказал правдивый слуга по возвращении из разведки, — перетерпите первое мгновение, и вы останетесь очень довольны».

Все на самом деле произошло лучше, чем ожидалось. Миновав Витри-ле-Франсуа, через пару лье король впервые увидел баварскую невесту; по требованию Людовика свидетелями встречи были лишь его брат и сын: он опасался открытого выражения неблагоприятного впечатления. Когда нареченная бросилась из кареты ему навстречу, он произнес, представляя ей дофина: «Вот о ком идет речь, мадам. Вот мой сын. Я отдаю его вам». Смутившись, бедняжка неловко выразила свою признательность. Все отправились назад в Витри, где оставался двор.

Любопытство придворных было крайне напряжено, но, прочитав по лицу короля, что должно восхищаться, все дружно восхитились. Злополучный нос никому не бросился в глаза, и во время состоявшегося после церемонии представления обеда все с удовлетворением отметили, что будущая жена дофина кушает «очень опрятно». Впрочем, то была, кажется, единственная единодушная похвала.

Что касается дофина, он не был столь взыскателен, и форма носа жены волновала его мало. Он оказался очень пылким супругом, и в свой черед, как рассказывает в истории этой четы Эмиль Колас, был горячо любим. Но после нескольких лет супружеского счастья, он, войдя во вкус, решил испытать радости с дамой, чей нос был бы привлекательнее. В результате пришлось отправить в отставку всех фрейлин дофины, поскольку ее чересчур разрезвившийся муж нанес этому нежному батальону чувствительный урон.

Жизнь бедной дофины, подарившей королевскому дому троих принцев и перенесшей множество прервавшихся беременностей, была горестной. Она чувствовала себя при французском дворе безмерно одинокой. Кольбер де Круаси, так добросовестно изучивший принцессин нос, цвет ее лица, белизну рук и румяность уст, забыл только навести справки о ее здоровье.

Далекая от суеты версальской жизни, всеми покинутая, измученная душевно и физически, она умерла тридцати лет от роду. Ее смерть восприняли как незначительное происшествие — мелкий повод к суматохе и спорам о формальностях этикета.

Дофину было от этого ни холодно, ни жарко. Ему предстояло окончить свои дни под тайной сенью морганатического брака. И это единственное, в чем он походил на своего знаменитого отца, на Короля-Солнце.

Красота представляет собой абсолютную ценность и бесспорное преимущество.

Так считают женщины. Однако свои тайные чары есть и у безобразия. История в состоянии успокоить всех, кого обделила природа: она хранит множество примеров, как быстро приедались мужчинам любовницы и супруги, наделенные всеми прелестями, но если им случалось влюбиться в дурнушку, то уж на всю жизнь. Однако для того, чтобы такое чудо случилось, мало, ежели Дульцинея имеет просто дурную осанку и грубые черты, нужно, чтоб она была устрашающе некрасива лицом и отвратно сложена. А если вдобавок она окажется калекой, вот тут-то и может разгореться подлинная страсть.

Именно такая история произошла около 1690 года с одной фрейлиной принцессы Конти. Весь Версаль потешался над этой несчастной, позорившей своим уродством двор Великого короля. Описания ее внешности полны красноречивых совпадений. «Приземистая, безобразная, курносая и смуглая толстуха», — пишет Сен-Симон. Менее лаконичная и по-тевтонски грубоватая принцесса Пфальцская, обозвав ее «старой потаскухой», описывает фрейлину следующим образом: «Низенькая, с короткими ногами, круглой физиономией, с толстым, вздернутым носом, она обладала большущим ртом, полным гнилых зубов, вонь от которых чувствовалась на другом конце комнаты…» Ла Бомель со своей стороны пишет: «Ее отличала необычайная дородность, необъятных размеров талия, очень темный цвет лица и странная походка».

К довершению несчастья ей досталось имя Жоли (хорошенькая). Она была шестнадцатым ребенком брессанского дворянина по имени Жоли де Шуэн, и ничто не мешает думать, что некоторым из этих отпрысков повезло больше, чем несчастной Эмилии. Когда в восемнадцать лет она появилась в Версале, безжалостные придворные прозвали ее «Шуэнша», и это неблагозвучное прозвище довершило образ.

После короля самой важной персоной во Франции был дофин. Воспитанник Боссюэ, сын и вероятный наследник Людовика XIV, он не обнаруживал заметного расположения к исполнению роли верховного владыки. Он не был злым, но не был добрым, и точно так же нельзя было сказать, умен он или глуп. Большей частью он молчал и предпочитал проводить время, возлежа в кресле или на канапе. Его любимым занятием было постукивать тростью по башмакам. Кажется, ничто, кроме охоты, его не занимало. Ему приписывали ряд удачных любовных похождений, одно — с известной актрисой Ла Резен, от которой он, будто бы, имел сына. Но больше всего ему нравилось навещать свою единокровную сестру — принцессу де Конти. Скучая, он проводил возле нее целые дни; здесь-то он и встретил Шуэншу, ей было тогда девятнадцать.

Поскольку дофин был большим оригиналом, то и дело поражая своих приближенных неожиданными прихотями, он, казалось, был способен получать странное удовольствие, наблюдая за этим нелепым и всеми презираемым созданием. Но вскоре пришлось признать, что в приязни дофина к отвратительному существу обнаруживались все признаки настоящего чувства.

Поначалу возникло предположение, что принца ввел в соблазн огромный бюст неуклюжей девицы, ибо скупая к ней во многих других отношениях природа наделила ее колоссальными буграми, по которым Монсеньор [73] фамильярно хлопал ладонями, как «по литаврам». Но когда не осталось ни малейших сомнений, что будущий король Франции ни за что не расстанется с этой фрейлиной, в уродине пришлось разыскать иные, доселе сокрытые привлекательные стороны.

В ней вдруг обнаружили пропасть здравого смысла и бездну остроумия, а также несравненный талант умело поддерживать разговор и «что-то такое проникновенное и непринужденное», чем она превосходила самых искусных жеманниц двора. Высказывались даже суждения по поводу красоты ее глаз и изящества рук… Короче, не имея возможности расхвалить ее походку (как у перекатывающейся с боку на бок бочки), ни цвет лица (как из дубленой кожи), ни вздернутый к небесам нос, ни беззубый рот, все поспешили согласиться, что она наделена опаснейшим из очарований: «умением потрясти душу и заставить себя полюбить». Иные уже видят в ней вторую Ментенон [74] и заискивают перед вероятной властью… Некоторые рискуют даже ухаживать за нею, однако безобразная особа закована в панцирь добродетели.