Заговор маршалов. Британская разведка против СССР - Арсен Мартиросян Страница 21

в-шестых, даже если бы он и захотел что-либо сделать по-наполеоновски, то и в этом случае, в части касающейся генерирования глобальной идеи и ее углубленной проработки в переговорах с «Крадеком», подобное предположение лишено смысла, потому что лицом, могущим что-либо ответственно выдвинуть на рассмотрение, он стал только 28 июня 1919 г. — именно в этот день ему было поручено исполнение обязанностей начальника гепманского Генштаба (между прочим, этот день не что иное, как дата подписания Версальского «мирного» договора»), а начальником «Всеобщего воинского бюро», под вывеской которого укрылся официально распущенный Генштаб, и вовсе 7 июля 1919 г.

Между тем для того чтобы вести такие переговоры — о сотрудничестве армий, например, — необходимо было досконально знать не столько даже сам текст договора (440 статей на 208 страницах), сколько бесчисленное количество всевозможных положений, разъяснений, инструкций и т. п., по рукам и ногам связывавших Германию.

Но в то же время Ганс фон Сект принадлежал к тому наиболее влиятельному еще со времен кайзеровской Германии узкому кругу высшего офицерского состава, чье кредо было сконцентрировано в девизе: «Честью прусского офицера было быть корректным, а честь немецкого офицера должна заключаться в том, чтобы быть коварным». Однако, как это ясно и без всяких объяснений, одного коварства более чем недостаточно. Правда, история не раз подтверждала, что случай помогает, но давно уже установлено, что если и помогает, то только подготовленному уму. В таком смысле его ум действительно был подготовлен коварством, но к восприятию импульсов, шедших от более подготовленных и еще более коварных умов. Что, кстати говоря, и имело место в действительности — на пост начальника официально распущенного германского Генштаба он пришел весьма подготовленным с должности военного эксперта германской делегации на версальской конференции.

Существующая ныне аксиома, в силу которой все обычно списывают на Версальский «мирный» договор, которым Германия действительно была унижена, раздавлена и ограблена, в действительности — ничего не объясняет. Хотя формально посыл верный, но только вот как быть с тем, что переговоры с «Крадеком» начались раньше подписания Версальского «мира». Причем начались именно плотные, интенсивные обсуждения и переговоры о том, как быть дальше двум изгоям тогдашней современности — Веймарской Германии и Советской России.

Соответственно выходит, что ракурс обсуждения накопившихся тем могли задать только те лица, которые в полной мере осознавали, что предметом переговоров должна стать альтернатива версальскому унижению. Они должны были не менее ясно понимать, что основой переговоров должна стать платформа, имевшая идущее из прошлого интеллектуальное обоснование, подкрепленное в прошлом практическими делами, но в то же время и имеющее все черты т. н. «благородного» шантажа, гремучие последствия которого ясно понимал бы и сам контрпартнер.

При этом похабный Брест-Литовский мирный договор от 3 марта 1918 г. не мог использоваться в качестве исходной точки, ибо одним из главных условий капитуляции Германии в Первой мировой войне было немедленное его аннулирование в упреждающем капитуляцию порядке. В «лучшем случае» он мог иметься в виду чисто теоретически. Кроме того, эти лица должны были точно знать, с кем они имеют дело, т. е. что из себя представляет контрпартнер по переговорам, какие конкретно силы он представляет, каковы его интеллектуальные способности в плане адекватного восприятия предлагаемого и точного донесения содержания переговоров и достигнутых договоренностей до своего руководства. Наконец, эти лица должны были обладать хорошо развитыми навыками и опытом тайной дипломатии, в том числе и по части закулисных тайных переговоров и интриг, особенно с такой «публикой», которую представлял Карл Бернгардович Радек. Иначе серьезного диалога могло бы и не получиться — в конце концов «Крадек» сидел в берлинской «кутузке», а не они в московской.

Если суммировать все необходимые требования, то подлинными авторами идеи о т. н. сотрудничестве двух изгоев послевоенной Европы (в первую очередь их армий), подлинными инициаторами тайных переговоров должны были стать именно те, кто был не только превосходно подготовлен интеллектуально, но и обладал бы колоссальным опытом закулисной деятельности, в т. ч. и проведения тайных, многоходовых и долговременных операций, особенно же на стыке разведки, дипломатии и политики. Эти люди должны были в мельчайших деталях знать тайную историю недалекого прошлого, располагать необходимыми связями и влиянием в различных кругах общества для последующего проведения в жизнь достигнутых договоренностей, и в то же время обладать непререкаемым в глазах тех, кого представлял Радек, авторитетом, который уже только одним фактом своего существования понуждал бы и самого Радека, и особенно стоящие за ним силы в Москве к адекватному восприятию обсуждавшейся проблемы и достигнутых договоренностей. Последнее было особенно важно для прагматичных немцев, ибо они-то прекрасно знали подлую манеру Ленина — ведь именно его и представлял Радек — интриговать буквально на пустом месте, выцыганивая не всегда понятные для немцев выгоды для себя.

Именно так все и произошло в реальности. Через 21 год после описываемых событий один из тех, о ком пойдет речь, выдающийся германский геополитик и конспиролог, военный разведчик, генерал-майор Карл Хаусхофер в одном из самых знаменитых своих трудов «Континентальный блок: Центральная Европа — Евразия — Япония» (1940) напишет о тех событиях, а также о лицах участвовавших в них следующее: «И когда после войны (т. е. после Первой мировой войны. — А. М.) один из наших наиболее значительных и страстных политических умов, Брокдорф-Ранцау, захотел вновь ухватиться за нить, и я был причастен к этому, то с русской стороны такую линию распознали две личности, с которыми и пытались готовить для нее почву» (курсив мой. - A.M.). В другом переводе с немецкого то же самое звучит так: «И когда после войны один из наших наиболее выдающихся государственных деятелей — обладавший железным характером Брокдорф-Ранцау — захотел с моей помощью восстановить нить контактов, два русских государственных деятеля контролировали этот процесс и стремились благоприятствовать его ходу».

А двумя русскими государственными деятелями, со слов самого же Карла Хаусхофера, были сам Карл Бернгардович Радек и народный комиссар по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин.

Прежде чем приступить к анализу «подвигов» этого германо-российского «квартета», хотелось бы обратить особое внимание вот на что. Обоими вариантами перевода, не говоря уже об оригинале, четко зафиксирован ясный и однозначный факт, а именно «восстановление нити контактов», в чем Карл Хаусхофер, по его же словам, и помогал Брокдорф-Ранцау — первому министру иностранных дел Веймарской Германии (с 12 февраля по 20 июня 1919 г.; кстати говоря, на этот пост он был назначен именно в тот день, когда «Крадек» угодил в кутузку). Факт этот очень дорогого стоит! Но вот о чем речь — ведь что там было «восстанавливать», коли весь «великий октябрь» и так был «творением» германской агентуры влияния. И что было «распознавать» тем же Радеку и Чичерину, если они и так с дооктябрьских времен плясали под дудку германского Генштаба. Ведь вполне достаточно было цыкнуть на них, да и на того же Ленина, и все покатилось бы само собой, как по маслу.