Вариант шедевра - Михаил Любимов Страница 22

Но в чем я ошибся жестоко, так это в знаменитых спецслужбах, чье изощренное коварство, как учили меня, великолепно сочеталось с благопристойным фасадом джентльменства. Целая галерея рафинированных английских шпионов жила в моей памяти, начиная от основателя секретной службы сэра Фрэнсиса Уолсингема, раскрывшего серию заговоров против королевы Елизаветы и заранее узнавшего о приближении испанской Армады. Там были и гении литературы Марло и Дефо (говорят, и Шекспир), там блистал мастер политической интриги сэр Роберт Локкарт [29], беспрерывно менявший свои псевдонимы, паспорта, явки, консквартиры и любовниц, и полковник Лоуренс в арабском одеянии, пивший из пиалы чай со своим агентом и другом шейхом Фейсалом, и всех их воспел Киплинг в «Марше шпионов»: «Смерть – наш Генерал, наш гордый флаг вознесен, каждый на пост свой встал, на месте своем шпион!»

Я рассматривал портреты шпионов-джентльменов с безупречными манерами, я восторгался их чеканными профилями, ухоженными усами, неправдоподобной смелостью. Об интеллекте британских спецслужб я судил по таким глыбам, как Сомерсет Моэм, – не кадровый разведчик, но талантливый агент, совершивший даже поездку в Россию, дабы «предотвратить большевистскую революцию», по такому сатирику, как военно-морской разведчик Комптон Маккензи, – я хохотал до колик, читая его «Вода в мозгу», в которой он больно отшлепал спецслужбы. И, конечно же, Грэм Грин с «Нашим человеком в Гаване» [30], а потом Джон ле Карре с «Портным из Панамы». Блестящие перья двадцатого века, какие донесения они писали, как зачитывались ими министры и премьер-министры! Тут было чему поучиться Михаилу из Московии, мечтавшему о славе лорда Байрона в Доме литераторов на улице Герцена.

Живых агентов английской разведки в то время я еще не встречал, хотя подозревал многих, особенно тех, кто был по-военному строен и импозантен, кончал частную школу и Оксфордский университет, одевался неярко, но со вкусом и небрежно сорил суховатыми остротами. Во время поездок по стране сталкивался я иногда с сыщиками МИ-5, которые обычно шли в хвосте, – это были милые люди, часто выручавшие во время блужданий по незнакомым дорогам, они не особенно скрывали свою миссию, останавливались обычно в одной гостинице со мною, приветливо здоровались, иногда принимали угощения и заверения в том, что ночью я не ускользну на явку с агентом на ближайшее сельское кладбище.

Иногда я фантазировал (это было сладко), как когда-нибудь над тайником мне неожиданно закрутят руки, и щелкнут наручники, и бросят в машину, и повезут в кабинет, где умнейший полковник в штатском (именно полковник, не меньше) заведет вербовочную беседу. Уж я держался бы твердо, как подобает взятому в плен солдату, уж я ни в чем бы не признался и с дерзкой усмешкой на губах отмел бы все домогательства. И наверняка, если бы он дотронулся до меня, плюнул бы ему в гнусную харю. Впрочем, почему один полковник, а не три-четыре опытнейших профессионала в костюмах мышиного цвета (возможно, кто-то и с моноклем), чисто выбритых, пахнувших горьковатым, истинно мужским лосьоном, и трубочным табаком «Клан»? И, конечно, не начинают грубо и плоско: «Будете работать на нас или нет?» – а ведут все издалека, возможно, от времен Ивана Грозного, развивавшего торговлю с английскими купцами, затем пару слов о благотворном влиянии Шекспира на Пушкина и Евтушенко, и уж только после этого прямо к вербовочной сути, приправленной соусом англо-советской дружбы. В глазах стояла советская картина «Допрос коммуниста» Иогансона, где гордо держался на ногах несгибаемый герой, держался под гогот холеных полупьяных врагов в золотых погонах.

Однако капризная фортуна уготовила мне совсем другой сценарий. Однажды я получил приглашение от общества квакеров, которое по странной случайности у меня сохранилось, оно гласило, что 27 октября 1964 года в 7 часов вечера я приглашен на лекцию профессора Макса Белоффа. Мадам Стелла Александер, секретарь этого общества, очень просила, чтобы я подтвердил свой приход или неприход в день мероприятия, причем очень настоятельно. Обычно народу собиралось не более 30 человек, затем стоя пили чай (о квакеры!), зачем тут столь настойчивая просьба. Разве буду я или нет – вопрос принца Гамлета? Сейчас, через пятьдесят лет, когда моя бдительность проснулась, очень хочется написать, что я подумал: к чему такая предупредительность и даже суетливость? Это же не обед у королевы, где на счету каждый гость и каждый прибор! Ан нет! Сыроватый осенний вечер, скромное чаепитие после лекции, все передвигались и общались, я переходил от одного гостя к другому с чашкой чая в руке (хочется дописать: и с красной гвоздикой в петлице), пока не оказался близ своего знакомца Айвора Винсента, человека весьма скромного и несколько рассеянного, похожего на замученного библиотекаря и потому симпатичного библиофилу из Московии. Винсент занимал пост главы отдела связи английского МИДа (Communications Departement), то есть опекал шифровальную службу в Челтенхеме, – вожделенный кусок для разведки, при таком агенте можно закрыть всю резидентуру и снимать пенки только с его шифровок, попутно раскалывая шифры других натовских стран. Человеком он был благопристойным и семейным, довольно часто мы с Катей встречали его с выводком детей во время прогулок по Гайд-парку. Ни у резидента, ни у меня не было никаких сомнений, что Винсент если не в кадрах контрразведки МИ-5, то тесно связан с этой бдящей организацией. Однако он пошел на контакт, даже пригласил к себе домой, познакомил с женой и подарил монографию философа Альфреда Уайтхеда (это было особенно лестно – не кулинарную же книгу!). К тому же, жена – ирландка, вдруг ненавистница Англии, тайный член Ирландской освободительной армии? Чем черт не шутит? – вдруг поселилась в нем идея фикс продать нам шифровальную службу Англии со всеми потрохами за несколько миллионов фунтов стерлингов? Так мы иногда и общались: он наслаждался беседой со мною, я же тешил себя сумасшедшими фантазиями. Резидентура после всех разгромов и провалов сидела на мели, в таких печальных случаях полезно демонстрировать хотя бы рвение: мы бодро доложили о Винсенте, нарисовали голубое небо и горевшую звезду, и с тех пор вся информация о Винсенте шла на самый верх КГБ, дело гремело, как танец с саблями – в центре старлей с кинжалом в потрясных зубах. Как приятно всем выдавать желаемое за действительное, и резидентуре, и Москве, спускавшей сверху ценные указания буквально по каждому поводу, – еще бы! если бы мы его завербовали, можно было бы просто закрыть всю резидентуру и распустить всех агентов, оставив его одного. Дело развивалось сравнительно спокойно, я неторопливо изучал Винсента (а он – меня), мирно беседовал с ним о высоких материях, ожидая, что он вдруг подмигнет и жарко прошепчет: «Завтра жду вас в музее мадам Тюссо, около восковой фигуры Хрущева, это очень важно!» И вдруг, словно обухом по голове: Центр решил проявить здоровую инициативу, придать делу, как модно было говорить, наступательный характер. Тем самым подчеркнуть, естественно, инертность резидентуры, забитой недотепами, и предложить мне пригласить Айвора на уик-энд в курортный Гастингс (о выезде туда уведомлений в Форин Офис не требовалось, ибо рядом располагалась посольская дача – небольшой замок, подаренный Советам каким-то спятившим от идейности богачом-коммунистом). Захватить с собою присланные из Москвы бутылку водки и пилюли, остановиться с ним в отеле и раздавить совместно бутыль, предварительно проглотив спасительное лекарство, далее, по мысли организаторов, из уст Икс под действием психотропной водки полились бы все секреты кабинета министров…