Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Сергей Беляков Страница 22

Даже экономический прогресс империи как будто обернулся против этой страны. Еще в XIX веке провели Галицкую и Первую венгерско-галицкую железные дороги, соединив Львов, Броды, Тарнополь с Краковом и Будапештом. Но эта дорога ударила по едва зародившейся промышленности Галиции. Товары из центральных областей империи губили местное производство. Правда, вполне успешно развивались кирпичные заводы, кожевенные фабрики, предприятия, перерабатывавшие свиную щетину, и, конечно же, нефтяные промыслы Борислава и Дрогобыча.

Галиция была важнейшим источником нефти для Австро-Венгрии, а после начала Первой мировой станет источником нефти и для союзной Германии. Но роль нефти в экономике еще не была так велика. Доходы от ее продажи уходили коммерсантам Вены и даже Лондона, а из жителей Галиции на нефти богатели отнюдь не украинцы. Украинцам достался отравленный нефтепродуктами рабочий городок Борислав – единственный в мире город, что стоит прямо на месторождении нефти и озокерита, нефтяной смолы (битума), из которой получают парафин. Иван Франко назвал Борислав «галицким адом».

Там, где люди живут бедно, но нет голода и нечасто случаются эпидемии, обычно растет население. Галиция была одной из немногих провинций Австро-Венгрии, где население стабильно росло. К началу мировой войны в Галиции и Лодомерии жили почти восемь миллионов. Однако этот рост только усугублял беды. В городах работы не хватало, а село и без того страдало от крестьянского малоземелья. Наделы дробились между наследниками, семьи не могли выбиться из нищеты. Поэтому еще в XIX веке галичане уезжали на сезонные работы в Германию или эмигрировали в США и Канаду. Уже к началу XX века община североамериканских украинцев разрослась настолько, что униатский митрополит Андрей Шептицкий приехал заниматься их обустройством и добился у Святого престола создания новых епископских кафедр в США и Канаде.

Эта картина галицийской жизни давно уже стала хрестоматийной. Отчасти она в самом деле верна, но бедность и нищета – понятия относительные. Осенью 1914 года архиепископ Евлогий (Георгиевский) приехал в Галицию, на место своего нового служения. «Еду полями. Поля обработаны прекрасно. Урожай чудный…» – вспоминал Евлогий. По дороге православный епископ заехал в католический монастырь. Обитель поразила его «чистотой, благоустройством и отпечатком заграничной культуры» [173]. Евлогий, многолетний борец за «единство Руси», не имел оснований приукрашивать австрийскую действительность.

Не зря украинские интеллектуалы открывали сельские читальни, где можно было найти литературу по агрономии и животноводству. Галицийский крестьянин был трудолюбивым и грамотным: «Нередкий галичанин обладает участком в десятину, и такое крошечное хозяйство тем не менее прокармливает целую семью благодаря отличной обработке» [174]. Для сравнения, крестьянин с участком в две-три десятины считался в Центральной России бедняком, который едва-едва может свести концы с концами.

Галичане, обосновавшиеся в США и Канаде, богатели, но родины не забывали. Самые удачливые ежегодно присылали родным «миллионы сбережений», покупали на них землю в Галиции, отчего цены на недвижимость в этой стране росли [175].

Рядом с «галицким адом» Борислава был и свой рай – курортный Трускавец. Местная целебная вода «Нафтуся» и сейчас не терпит перевозки, ее пили только на источнике. Курорт был уже известен по всей Центральной Европе. Обеспеченные господа ехали пить «Нафтусю» из Кракова, Вены и даже из Бреслау и Берлина. По численности населения Львов в империи уступал только Вене, Будапешту, Праге и Триесту. Во Львове одевались по парижской моде, в книжных лавках продавались новинки французской, немецкой, польской, украинской литературы. Львов был одним из четырех городов Австро-Венгрии, где можно было купить даже «Нью-Йорк таймс» – значит, был и читатель для такой газеты. Кроме немецких и польских газет и журналов, выходили издания на украинском, на русском языке, а в XIX веке и на «галицко-русском» («язычье») – искусственном языке, изобретенном галицкими русофилами. В этой провинции жили поляки, русины-украинцы, евреи, немцы. О таких странах политкорректно говорят: «Место встречи культур». Да, место встречи. Место встречи заклятых врагов.

Австрийские власти очень хитро составили границы этой провинции. Западная Галиция, расположенная за рекой Сан, была страной совершенно польской. Центром этой земли был Краков – древняя столица Польши, священный для поляков город, с храмом святых Станислава и Вацлава и древним Королевским замком на Вавельском холме.

Присоединение Западной Галиции (бывшего Великого герцогства Краковского) к империи Габсбургов после Третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году дало полякам демографический перевес в провинции, а в политике, администрации, культуре они господствовали почти безраздельно. Во Львовском университете преподавание с немецкого перевели на польский. Должность наместника Галиции обычно занимал поляк; если в австрийском правительстве появлялось место министра по делам Галиции, то министром становился тоже поляк. Поляки еще во времена Речи Посполитой привыкли к своеобразной сословной демократии, а потому в совершенстве освоили «избирательные технологии» и умели при необходимости искусно применять «административный ресурс». Поэтому они неизменно господствовали в сейме Галиции и Лодомерии и отправляли в рейхсрат (австрийский парламент) больше делегатов, чем украинцы и русины-москвофилы. Марша́лок (аналог спикера), руководивший работой сейма, тоже, как правило, был поляком. Контроль над Галицким сеймом поляки сохранили до самого конца Австро-Венгрии.

В городах господствовали опять-таки поляки и евреи. Львов был большим польско-еврейским городом [176], причем многочисленное еврейское население находилось под культурным и политическим влиянием поляков. В руках евреев были магазины, банки, конторы, промышленность, торговля. В руках поляков – Львовский университет Яна Казимира, почти все школы, театр, большая часть газет. На улицах слышалась почти исключительно польская речь [177].

Но в сельском населении преобладали украинцы-русины [178]. В этнографическом отношении они были похожи на малороссиян Поднепровья, Слобожанщины и Новороссии, а не на великороссов: «нравы и обычаи их нисколько не разнятся от малороссийских [179], – писал российский этнограф еще в 1836 году, задолго до появления в Галиции москвофилов. – Украина, Малороссия есть для их сердца обетованная земля, куда стремятся все их помыслы и думы» [180].