1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 22

Это доказывает и реакция Деканозова на объявление войны, когда аудиенция всё же состоялась, но уже ранним утром 22 июня: советский посол был «ошеломлён» (там же, с. 872). Как мог быть «ошеломлён» и «сражён» подобным известием бывший начальник Иностранного отдела (внешней разведки НКВД)? Который, по выражению У. Ширера, 21 июня 1941 года являлся «одновременно заместителем комиссара по иностранным делам, палачом и порученцем Сталина» – то есть доверенным человеком, прекрасно знакомым с международной ситуацией и данными о подготовке Германии к войне? Такой наверняка если не знал, то уж, во всяком случае, догадывался и об истинных планах советского руководства... К слову, никто почему-то до сих пор не задал вопрос: а чего вдруг вообще высокопоставленный чекист и бывший глава внешней разведки НКВД Деканозов накануне войны превратился в дипломата самого высокого уровня (единственный, пожалуй, подобный случай в истории дипломатических отношений)? П. Судоплатов приводит некоторые подробности его биографии (в энциклопедиях сведения о нём искать бесполезно – видно, не заслужил даже короткого упоминания): трудился «в Азербайджанском ГПУ при Берии в качестве снабженца. Позднее в Грузии Деканозов был народным комиссаром пищевой промышленности, где и прославился своей неумеренной любовью к роскоши». Если коротко: типичный советский чиновник-приспособленец. Звезда Деканозова взошла лишь когда его бывший начальник Берия в декабре 1938 года встал во главе НКВД: ни с того ни с сего бывшего «пищевика» тут же назначили начальником Иностранного отдела – аналога нынешней Службы внешней разведки. На этой должности он занимался преимущественно «зачисткой» и расстрелами бывших шпионских кадров. Не брезговал и непосредственным участием в допросах и пытках подчинённых. И вот, отличившись на поприще борьбы с «врагами народа» в рядах Иностранного отдела, этот явно не самый образованный, совсем не презентабельный (маленький и плешивый) и мало разбирающийся в дипломатии выходец с Кавказа неожиданно «перешёл» на работу в МИД. Но ведь так – запросто – из иностранного ведомства в шпионское не переходят даже в более демократических странах. В тогдашнем же СССР это вообще было немыслимо! А выскочка и палач Деканозов не просто «перешёл», а ещё и попал на самую что ни на есть «коронную» должность – стал послом в важнейшей на тот момент для советской дипломатии стране мира – фашистской Германии.

Представьте на секунду, что руководителя департамента тайных операций ЦРУ США вдруг назначают американским послом в Москве или Пекине: какой, думаете, сигнал это послало бы российскому или китайскому руководству? Или предположим, что организатора образцовой ликвидации Джохара Дудаева (этот военный разведчик, насколько я в курсе, потом занимал пост начальника ГРУ) взяли бы да послали послом ко двору королевы Великобритании: то-то бы они там взвились! Подобных – откровенно вызывающих – действий нормальные правительства никогда не предпринимают. Это только Сталин да Молотов о приличиях и всяких там этикетах не беспокоились: пусть Гитлер с Гейдрихом и Гиммлером бесятся! А те, если верить Шелленбергу, действительно «...с большим беспокойством восприняли известие о назначении Деканозова на пост посла в Берлине, так как нам было ясно, что это событие повлечёт за собой активизацию деятельности русской разведки как в Германии, так и в оккупированных нами областях...» («Мемуары», с. 155). Так, кстати, и произошло... Не забудем и то, что «бывший» чекист Деканозов (таких, как известно, не бывает по определению) стал ещё и одним из замов Молотова. Одним словом, что-то здесь нечисто. Моё мнение: доверенного кавказского костолома (согласно И. Буничу его давно знал и ценил сам Сталин) с некоторым шпионским опытом послали в Берлин накануне Большой войны с вполне определённой целью – координировать работу нескольких советских спецслужб в деле осуществления операции огромной важности. Но вернёмся в последний предвоенный день...

То, что некоторое беспокойство охватило Сталина лишь к обеду 21 июня, подтверждает и адмирал Н.Г. Кузнецов: «Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюленева – в то время он командовал Московским военным округом, – что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО «до 75%». Это ещё раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным» («Накануне», с. 300). Приведу важную, с моей точки зрения, информацию, которая может объяснить то, на каком временном этапе вождь мирового пролетариата мог начать испытывать первые опасения в отношении успешности своих хитроумных планов. Так, М. Солонин подсказывает: «10 июня верховное командование Вермахта довело до сведения командующих армиями точный день и час (22 июня, 3.30 утра (прим. автора: 4.30 по Москве) вторжения и порядок оповещения войск («в случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня». В 13.00 (14.00 по Москве) 21 июня в войска будет передан сигнал «Дортмунд». Он означает, что наступление, как и запланировано, начнётся 22 июня и что можно приступать к открытому выполнению приказов») («23 июня – «День М», с. 282). Что ж, вполне возможно, что Сталин мог довольно оперативно получить подтверждение о передаче сигнала «Дортмунд» в войска от одного из своих шпионов в германских штабах...

Так или иначе, более или менее серьёзный мандраж у Сталина, скорее всего, начался лишь к вечеру – когда из приграничных округов поступили новые данные о перебежчиках, сообщавших о скором начале вторжения, и когда о том же, срочно выйдя на связь, доложил немецкий дипломат Кегель, являвшийся советским агентом в московском посольстве Третьего рейха. Тогда же, если верить Энтони Бивору, переводчику Бережкову в Берлине было приказано звонить на Вильгельмштрассе «каждые 30 минут». Но дозвониться ни до одного из высших чиновников Германии так и не удалось («Stalingrad», с. 4). «Что это? – мог подумать Сталин. – Неужели покушение не удалось?..» Или часть немецких генералов на востоке просто не получила ещё «стоп-приказ» преемника фюрера?.. Согласно журналу посещений Сталина, в 18.27 к нему зашёл (и уже не выходил до 23.00) его основной соратник и помощник – Молотов. Через каких-то полчаса к ним присоединилась большая группа людей: в 19.05 в кабинете появились как хорошо известные кремлёвские персонажи той поры – Берия, Вознесенский, Маленков и «примкнувший к ним» нарком обороны Тимошенко, так и люди, которых я пока идентифицировать не смог – Кузнецов и Сафонов. О личности одного из «мелких» посетителей, впрочем, кое-что известно и мне: товарищ Воронцов в то время был военно-морским атташе СССР в Германии и, разумеется, являлся по совместительству кадровым разведчиком. В свете моей гипотезы появление этого не самого высокопоставленного, но наверняка прекрасно информированного о германских делах шпиона в сталинском кабинете было абсолютно логичным. Вождю потребовалось экспертное мнение: он его получил.

Спустя час с лишним – в 20.15 – Тимошенко кабинет покинул и вернулся туда уже в 20.50 – с Жуковым и Будённым. Ещё через час – в 21.55 – к ним присоединился новоявленный «военный» – только что назначенный начальником Политупра Лев Мехлис. В 22.20 все четверо представителей Наркомата обороны кабинет покинули.