Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл Страница 22

Водолечебные курорты были одними из немногих мест в викторианской Британии, где жены и дочери безнадзорно селились рядом с женатыми мужчинами и холостяками. Время от времени это приводило к затруднительными ситуациям: дама, пациентка Мур-парка, сообщала другу Комба, что во время пребывания там манера поведения по отношению к ней одного господина вызвала у нее «отвращение». В 1855 году мисс Мьюлок опубликовала рассказ «Водолечение», в котором описала сексуальные подводные течения на курорте как силу добра. Рассказчик истории, Александр, страдает от творческого кризиса и слабого здоровья: «Мое тело стесняет мой разум, мой разум разрушает мое тело». Он характеризует себя следующим образом: «поглощенный собой, пресыщенный, несчастный, склонный к ипохондрии болван». Его кузен Остин страдает похожим образом, однако если Александр перенапрягает свой мозг, то Остин разрушает организм чрезмерным курением и выпивкой. Эти два молодых человека, говорит Александр, являются «убийцами разума и убийцами тела».

Водолечебное заведение, куда приезжают двоюродные братья, почти целиком списано с Мур-парка: белое здание, обращенное к поросшему лесом склону холма, в паре часов езды на поезде от Лондона. «Это был большой, старомодный дом, — говорит Александр, — похожий на баронский, с длинными коридорами, по которым нужно было пройти, и просторными комнатами, в которых дышалось свободно». Там около двадцати пациентов, «обоего пола и всех возрастов, и единственное, что связывало их, была общая атмосфера приятности и удовольствия». При всех своих размерах, здание обладало «непринужденностью и уютом дома».

Лечащий врач с улыбкой забирает у Александра рукопись, а у Остина — сигару, символы их насилия над разумом и телом. Он излагает свою философию: «Для любого расстройства мозга, любого нарушения умственной деятельности — для всех и каждой из этих причудливых форм, в которых тело обязательно со временем отомстит тем, кто… пренебрегал общим законом природы — что разум и тело должны работать вместе, а не по отдельности, я не знаю ничего столь же целительного, как возвращение к естественному состоянию и попытка водолечения». Многие из его пациентов поступают из неблагополучных домов, замечает он. «Мы хотим вылечить не только тело, но и разум. Для того чтобы принести нашим пациентам настоящую пользу, мы должны сделать их счастливыми».

После пребывания на курорте Александр сообщает: «Туман у меня в мозгу рассеялся — сердце трепещет со всей горячностью моей юности». Оба они с Остином так сильно обновились, что влюбляются в даму-пациентку. В конечном счете они выясняют, что она уже дала обещание врачу. Романтическим героем этого произведения оказывается врач — с его серьезным, красивым профилем, «такой нежный, несмотря на всю свою стойкость и силу». У автора рассказа могли быть собственные мысли в отношении мягкого, но вместе с тем властного Эдварда Лейна.

Юрист из Линкольнс-инна (того из судебных иннов, с которым была связана семья Уокеров) приехал в Мур-парк в сентябре 1854 года. Его приняли в доме («воплощенные комфорт и элегантность, — заметил он, — имеющие вид радостного благополучия, весьма пленительного») и провели в кабинет. Там они с Эдвардом обсуждали поэта и сатирика Джонатана Свифта, который в конце XVII века был нанят в Мур-парк в качестве секретаря сэра Уильяма Темпла. Барристер увидел в Эдварде «идеального хозяина и умного ценителя» литературной истории поместья.

За тот месяц, что он провел на курорте, молодой юрист отбросил «сокрушительную тиранию мысли» и вновь обрел способность радоваться своему телу. «Как сильно удовольствие и как изысканно наслаждение, которое иногда позволено нам ощутить в голом осознании животного существования! — ликует он. — Назовите это чувственным! Я называю это божественным».

Утром в воскресенье 7 октября Эдвард подошел к Изабелле в доме. «Доктор Лейн пригласил меня погулять с ним, но я подумала, что он сделал это лишь из вежливости, — поведала она своему дневнику, — и я пошла в детскую и более часа оставалась с моими маленькими любимцами». Эдвард снова нашел ее. «Он упрекнул меня за то, что я не пошла, и стал добиваться моего согласия». Изабелла тем не менее помедлила у детей, «но наконец присоединилась к нему, и он увлек меня к нашим любимым местам, совершая больший круг и выбирая более уединенные дорожки».

Эдвард и Изабелла пересекли красивый парк, разбитый сэром Уильямом Темплом, и поднялись в лес. День выдался солнечный, теплый, осень стояла одна из лучших на памяти. Главная дорожка между деревьями на холме была покрыта толстым ковром скользких сосновых иголок и рыхлым песком, свет падал сквозь ветви яркими широкими полосами. По мере того как тропа тянулась на восток, долина сужалась и углублялась: справа совсем рядом оказалась река, слева круто уходил вверх холм.

Через несколько сотен ярдов, если идти вдоль дорожки, на полпути между Мур-парком и разрушенным цистерцианским монастырем Уэйверли в песчанике пряталась глубокая пещера, над входом в нее нависали корни ползучих растений и сорняки, а пол был затоплен водами чистого родника. Называли ее пещерой или норой матушки Ладуэлл — или Ладлем, — по имени ведьмы, как говорили, когда-то там жившей. В этой пещере в конце XVII века Джонатан Свифт ухаживал за своей первой любовью — Эстер Джонсон, дочерью экономки сэра Уильяма Темпла. Свифт написал оду, посвященную этому роднику, у которого они с Эстер обычно встречались, представив его источником интимного, чувственного пейзажа: «Струями серебра расчерчен луг, / Кусты, деревья поднялись вокруг».

Изабелла и Эдвард пошли по тропинке, ведущей вверх, в лес на склоне над пещерой, и выбрались на вершину холма, поросшую папоротником-орляком, дроком и вереском. С одной стороны лежали руины аббатства Уэйверли, с другой — спелые поля хмеля и папоротниковые пустоши Фарнема. Ветерок доносил чистый запах лесной сосны и острый сладкий аромат дугласовых пихт.

«Наконец я предложила отдохнуть, — писала Изабелла, — и мы сели на плед и стали, переговариваясь, читать «Атенеум». Было что-то новое в его манере держаться, что-то более мягкое по сравнению с обычным тоном и взглядом, но я не знала, чем это вызвано, и весело болтала, направляя разговор — говорила о Гете, женском платье и о том, что к лицу и удобно». Изабелла добродушно подшучивала над Эдвардом, перепархивая с интеллектуальных тем на фривольные, на вопросы, касавшиеся ума и тела, желания и пристойности. Упомянув Гете, она коснулась струнки неприличия. Самый известный роман Гете «Страдания юного Вертера» рассказывал о молодом человеке, одержимом женой своего друга, а его «Избирательное сродство», переведенное на английский язык в 1854 году, исследовало встречные токи притяжения между двумя парами в сельском поместье. В номере «Атенеума» от 23 сентября была напечатана положительная рецензия на любовную лирику Гете, в которой критик воображал, что читательницы-дамы посчитают его «виновным как ужасную кокетку».

«Мы пошли дальше, — продолжила Изабелла, — и снова уселись на краю непревзойденной красоты. Солнце мягко светило на нас, папоротник, желтый и бурый, примялся под нами, группы красивых старых деревьев служили украшением ближайшего участка, а вдалеке мерцали синие холмы. Я отдалась наслаждению. Откинулась на какой-то крепкий сухой куст вереска и смеялась, и вставляла замечания, что редко делала в его присутствии». Пока она с удовольствием отдыхала на поросшей кустарником пустоши, мир природы, похоже, сговорился с ней: солнце грело кожу, деревья и холмы украшали вид, вереск льнул к ее телу.