Рамзес. Сын света - Кристиан Жак Страница 22

Пройдя сквозь болотистый лес, челнок вынырнул на темную гладь лесного озера, в центре которого плавали два островка.

— Святые города Пе и Деп, — пояснил фараон.

— Города? — удивился Рамзес.

— Они предназначены для душ праведников; их крепость — сама природа. Когда жизнь возникла из Океана всех начал, она появилась, как холм из-под воды; вот они, два священных кургана, которые, объединенные твоим духом, образуют одну землю, обиталище богов.

Вместе со своим отцом Рамзес ступил на землю «священных городов» и очутился перед небольшим святилищем; простым шалашом из тростника, у входа в который была воткнута палка, вырезанная на конце спиралью.

— Вот символ действия, — уточнил правитель. — Каждый должен найти свое дело и выполнить его, прежде чем заняться самим собой. Дело фараона — быть первым служителем богов; если он будет думать лишь о себе, он станет тираном.

Их окружал чуждый тревожный мир; трудно было оставаться спокойным в этом хаосе жизни, постоянно находясь начеку. Один только Сети, казалось, был закрыт для каких бы то ни было переживаний, как будто эта непознаваемая природа подчинялась его воле. Если бы в его взгляде не читалась спокойная уверенность, Рамзес уже готов был поверить, что они потерялись в этих чащах гигантского папируса.

Внезапно горизонт раздвинулся; плоскодонное суденышко скользило теперь по зеленым водам, омывавшим берег, занятый рыбаками. Голые и косматые, они ютились в ветхих хижинах, ловили сетью, лесой и вершей, рассекали рыбу длинными ножами, очищали от внутренностей и оставляли вялиться на солнце. Двое из них несли карпа Нила, такого огромного, что палка, на которую его нанизали, прогибалась под тяжестью.

Застигнутые врасплох этим внезапным вторжением рыбаки казались испуганными и весьма недружелюбными; сжавшись в кучу, они выставили вперед ножи.

Рамзес приблизился; враждебные взгляды впились в него.

— Преклоните колена перед фараоном.

Пальцы разжались, и ножи, взвившись вверх, упали на мягкую почву. Подданные Сети распростерлись перед своим правителем, прежде чем предложить ему разделить их скромную пищу.

Рыбаки перешучивались с охранниками, те угощали их пивом, разлитым по кувшинам. Когда их начало клонить в сон, Сети обратился к своему сыну, озаряемый светом факелов, пламя которых отгоняло навязчивую мошкару и диких животных.

— Вот самые бедные из людей, но и они делают свое дело и ждут твоей поддержки. Фараон — тот, кто приходит на помощь слабому, защищает вдову, не дает умереть с голоду сироте, откликается на всякую просьбу о помощи, добрый пастырь, денно и нощно следящий за стадом, щит, защищающий свой народ. Тот, кого боги выбирают для исполнения высшей обязанности, о котором говорят: «Никто не голодал, пока он правил». Нет более благородной стези, чем стать Ка Египта, сын мой, питающим источником для всей страны.

Рамзес провел долгие недели с рыбаками и собирателями папируса. Он научился различать многие породы съедобных рыб и рубить легкие челноки, развил свое чутье охотника, успел потеряться в лабиринтах каналов и болот и выбраться оттуда, полюбил рассказы о могучей силе рыбаков, которые вытаскивали из воды рыбу громадных размеров, провоевав с ней несколько часов кряду.

Несмотря на свою нелегкую жизнь, они не променяли бы ее на пресное бесцветное существование жителей долины. Нескольких дней, проведенных в этом не слишком благоустроенном краю, было им достаточно; вкусив нежных ласк женщин и пополнив запасы мяса и овощей, они возвращались в свои болота Дельты.

Царевич проникся их силой; он перенял их взгляд и их слух, стал мужественнее рядом с ними, как они, не выказывал ни малейшей жалобы, когда усталость раздирала его плоть, и в который раз забыл о привилегиях собственного положения. Его сила и ловкость поражали окружающих; он в одиночку справлялся с тем, что было под силу трем бывалым рыбакам. Но подобные подвиги вызывали больше зависти, нежели восхищения, и царский сын очень скоро опять оказался в стороне от остальных.

В прошлом осталась его мечта: стать кем-то другим, отказаться от таинственной силы, вдохновлявшей его, чтобы уподобиться ближнему и жить жизнью, похожей на существование каменщиков, моряков или рыбаков. Сети довел его до границ страны, до тех затерянных ее уголков, где море, наступая, поглощало землю, и все для того, чтобы царевич познал самого себя, избавившись от иллюзий детства.

Отец покинул его. Однако накануне своего отъезда он ясно указал ему путь к власти. Слова царя были обращены к нему, и только к нему, к Рамзесу.

Сон, мгновение очарования, ничего больше. Сети говорил с ветром, с водой, с просторами Дельты. Сын, слушавший его, являлся для него лишь живым подтверждением его правоты. Увезя его на край света, он потушил его тщеславие и покончил с юношескими заблуждениями сына. Жизнь Рамзеса не была жизнью монарха.

И тем не менее он чувствовал свою близость с Сети, хотя личность его отца подавляла и уничижала; он желал внимать его учению, показать, на что он способен, превозмочь самого себя. Нет, не простой огонь горел в его душе; отец указал на него, и, что ни говори, он мало-помалу раскрывал перед сыном именно путь будущего правителя.

Никто не собирался приходить за ним; он должен был вернуться сам.

Рамзес покинул рыбаков еще до рассвета, пока те спали, сгрудившись вокруг костра. Взявшись за весла, он полным ходом направил свое плоскодонное судно на юг, не сбавляя скорости. Расположение звезд помогло ему выбрать нужное направление, затем ему оставалось положиться на собственное чутье, прежде чем он доберется до главного русла реки. В спину дул северный ветер, руки без устали продолжали грести. Устремленный к своей цели, делая лишь краткие передышки, чтобы подкрепить силы сушеной рыбой, которую он прихватил с собой, Рамзес слился с потоком. Над головой у него кружили бакланы, лучи солнца ласково согревали его.

Там, на стрелке Дельты, высилась белая стена Мемфиса.

Жара становилась удушающей. Люди и животные двигались медленнее, сбрасывая темп работы, в ожидании половодья, символизировавшего начало долгого периода отдыха для тех, кто не имел желания подвизаться разнорабочим на стройках фараона. Когда урожай был убран, голая земля, казалось, начинала умирать от жажды; но цвет Нила изменился: его каштановый оттенок ясно свидетельствовал о грядущем паводке, от которого зависело процветание Египта.

В больших городах люди пытались укрыться в тени; на рынках продавцы скрывались под широкими шатрами, натянутыми на колышках. Начиналось самое опасное время: пять последних дней года, которые выбивались из стройного ряда двенадцати месяцев по тридцать дней каждый. Пять дней вне обычного цикла были временем Сехмет, страшной богини с головой льва, которая могла бы погубить человечество, восставшее против Солнца, если бы создатель еще один, последний раз не вступился за него, обманув кровожадное божество и заставив его поверить, что оно поглощает человеческую кровь, тогда как оно вместо этого пило красное пиво, настоянное на пшенице. Каждый год в это самое время Сехмет насылала на страну болезни, с жадностью набрасываясь на подлецов, трусов и заговорщиков, очищая землю от их присутствия. В храмах денно и нощно читались молитвы, призванные успокоить буйство Сехмет. Фараон и сам совершал исполненные тайн обряды, которые были призваны обратить смерть в жизнь, коль скоро сила справедливости не покинула его.