Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев Страница 22

Дальше, ниже — спускаться рискованно. Черт его знает, где турки? Можно и напороться. Свернули в какой-то буерак. Закутались в бурки и ждем хорошую погоду. Одни пластуны разыскали небольшую пещеру. Человек десять втиснулись в нее. Остальные где-то по склону, за камнями. Улеглись. Жуют что-то. Даже закурили. Вдруг из тьмы и ливня вынырнул принц Аманулла Мирза, командир 9-го батальона, мокрый до костей.

— И черт знает, иде мой знамя? — выкрикивает он.

— Я знаю, ваше сиятельство! — заявляет командир взвода подхорунжий Степан Суворов, казак станицы Темижбекской.

— Иде?

— У знаменщика, ваше сиятельство! — решительно ответил Суворов, и все засмеялись.

— Останьтесь с нами, ваше сиятельство, — говорю ему. — Утром разберемся.

И принцу, наследнику персидского престола, казачий мокрый замусоленный в сумке хлеб показался очень вкусным.

Вся 2-я Кубанская пластунская бригада спустилась в Баязетскую долину. Тут и штаб бригады. Утро чудесное, свежее. Верстах в трех, внизу, селение. То самое, которое вчера забросала гранатами наша горная батарея. За селом, будто ржавчиной покрытая, круглая долина. За долиной белеет Баязет. Мы все уверены, что идем брать его. Мы все уверены, что возьмем Баязет.

Вперед! 10-й батальон — головной. Заколыхались. Двинулась казачья сила. Настроение самое праздничное. Солнце глядит нам уже в лицо. Наткнулись на следующее село. Посмотрели карту: Агнот, армянское село. Оно пустое. Но откуда-то выползли армяне. Старики крестятся. Скалят зубы, бьют себя кулаком в грудь и каждому пластуну сообщают:

— Кристун!.. Кристун!.. — то есть христиане.

— И мы «кристуны», — отвечают пластуны.

Запылали костры. Задымились походные кухни. Варится и жарится баранина. Кое-где вздымаются и разливаются по долине казачьи песни, без которых казаки не могут жить. Хлопочут вестовые, приготовляя офицерский ночлег в блошиных «ханах» (пещерах-комнатах). У штаба — военный совет. Посреди села — выпуклая площадь. Там толпятся и гомонят сотни пластунов. В центре — конные казаки. Очевидно, разъезд. Но чей? Откуда?

Конные с радостными лицами. Схиляются с седел, «здоровкаются». Некоторые целуются с пластунами.

Быстро приближаясь, всматриваюсь в конных. Подхожу ближе, ближе… Да ведь это кавказцы! Наш первый полк. И быстро-быстро промелькнули в голове картинки: станция Кавказская, около вагонов строевые кони, молодые казаки, жены-казачки, матери, отцы. Возбужденные лица, песни, смех, порою слезы молодых жен и матерей; гулко стучат копытами по деревянным помостам, неохотно идут в вагоны строптивые кабардинские кони, почти неуки. То отправляют эшелон молодых казаков «за Каспию» на долгую «действительную службу», куда-то на далекую российскую азиатскую окраину…

И опять та же железнодорожная станция. Напряженное состояние. Жены-казачки «горят». Скоро… скоро они увидят своих мужей, возвращающихся домой, «на льготу, из-за Каспия». Показался длинный поезд. Вагоны красные с надписью: «40 человек, 8 лошадей». В дверях радостные лица казаков. За их спинами — кони. Из вагонов несутся крик, шум, свист, песни. Вот они, наши «закаспийцы». Мерв, Мургаб, Кушка — все осталось позади.

Таковы картинки в былом. И вот теперь они в Турции — из Закаспийской области, из Мерва, из далекой крепости Кушка, с самого южного пункта Русского государства.

Но кто это в голове этой конной группы? Неужели Федя?..

Протискиваюсь сквозь толпу пластунов. Да, это он. Темно-коричневая папаха, по обыкновению нахлобученная до самых бровей. На груди — бинокль. За плечами — белый башлык. Нервный тонконогий текинский конь под ним просит повода. Полная неожиданность.

— Откуда? — кричу ему.

— Из-под Баязета! — отвечает он, улыбается, и мы целуемся.

И опять вспышка воспоминаний о родной станице, где вместе учились и впитывали в себя с малых лет казачий дух, сноровку, песни, пляски казачьи. А лагеря на Челбасах!

В праздники из станиц приезжали жены призванных в лагеря казаков. На разостланных скатертях у подвод — обильное угощение с напитками.

— Да иди-ите к на-ам!.. Не побре-езгуйте! — смеются казачки-станичницы и тянут нас за полы черкесок.

— Да присаживайтесь побли-иже… мы не брыка-аемся, — певучим голосом и игриво шутят они.

Идет настойчивое угощение, и бабочки, повеселев от вина, затягивают:

А мужья потом, прервав бабью песню, выкрикнули: «Дэл-ла, дэл-ла…» — и понеслась лезгинка.

И все это промелькнуло тогда в моей голове как яркая вспышка магния.

О, черт возьми! Как хорошо быть молодым!

Оказалось, что с востока, из Персии, миновав ночью Баязет, к нам, к 2-й Кубанской пластунской бригаде, авангарду Эриванского отряда, прибыл разъезд.

И надо случиться так, что этот разъезд был от «нашего», 1-го Кавказского полка, в который ежегодно мы отправляли молодых казаков в далекий Закаспий. И теперь встретились здесь, в далекой Турции, на войне и под самым Баязетом. Нашей радости не было конца. Но коротка была встреча: взвод казаков с хорунжим Елисеевым возвращался в свой полк, который занял Баязет. Боевая обстановка изменилась. Вместо наступления на Баязет пластунская бригада генерала Гулыги повернула на запад, на г. Диадин и дальше на Кара-Килису, что в Алашкертской долине.

Баязет остался позади нас.

Есаул Куркин.

Закаспийская казачья бригада стоит в селении Диза, что к югу от Баязета. Наша «искровая станция» приняла это сообщение из Кара-Килисы, из штаба генерала Абациева. 3-й Волгский полк Терского войска полковника Тускаева под натиском скопища курдов отошел в Алашкертскую долину, потеряв до ста казаков убитыми и ранеными, два орудия и один пулемет. Мы были в недоумении от столь серьезных потерь полка и в особенности оттого, что потеряли орудия, да еще курдам.

Через несколько дней 1-й Кавказский полк переброшен в село Мысун, что у Каравансарайского перевала по дороге в Игдырь. В полку на ночлег остановился эвакуированный офицер Волгского полка. Злой и голодный конь в постоянном холоде откусил ему нос. Этот офицер рассказал, что их полк с двумя орудиями Кубанской батареи и двумя пулеметами был послан в глубокую разведку южнее Дутаха. Вперед выслали три офицерских разъезда, силою в один взвод каждый, под командой хорунжих Акулова, Третьякова (фамилия третьего забыта). Курды, пропустив их, уничтожили полностью и потом числом около 5 тысяч коней обрушились на полк.

Подробности боя он не рассказал.

Скоро в полку появились отозванные с фронта «виновники поражения» — командир полка полковник Тускаев, командир батарейного взвода сотник С. И. Певнев, потерявший в бою оба свои орудия, и сотник Леонид Артифексов, потерявший один пулемет из двух, находившихся при нем. Тускаев ночует у нашего командира полка полковника Мигузова. Они оба терские казаки, офицеры в высоких рангах и должностях, почему — для нас скрыты. Но оба сотника, Певнев и Артифексов, ночуют с нами. Мы очень рады гостям с фронта, угощаем их и слушаем рассказ о жуткой катастрофе, случившейся с Волгским полком и с ними самими. Временного начальника 2-й Кавказской казачьей дивизии генерала Певнева для допроса вызвали в Тифлис. Их троих — пока в Игдырь, в штаб корпуса для возможного предания военно-полевому суду, страшного для всякого офицера. Мы смотрим на них с глубоким сожалением, стараемся говорить как можно тише, ласково, ободряюще.