По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов Страница 22

О вопиющей неорганизованности взаимодействия говорит уже тот факт, что диспозицию своего отряда в день штурма Скобелев получил в 6 часов утра. Из нее он узнал, что выступать должен в 5 утра! Незнание расположения позиций противника в центре приводило к тому, что русские атаковали здесь по типу «иди вперед, не зная куда, атакуй то, не зная что».

«Сепаратизм» Бискупского понять можно. Отстаивая целесообразность атаки Плевны с юга, он встретил упорное неприятие этого плана со стороны Шнитникова. На «несговорчивость и упрямство» своего начальника штаба жаловался даже сам Криденер [161]. Как знать, если бы не эта упертость Шнитникова, то Бискупскому, может, и удалось бы переломить настроение Криденера. Ведь нужно было оттянуть атаку хотя бы на день с целью сосредоточения войск на южных, наиболее вероятных участках прорыва турецкой обороны. Уже после провала второго штурма, 27 июля (8 августа), Бискупский говорил адъютанту главнокомандующего полковнику Д. А. Скалону:

«Не мы виноваты, а виноват этот писарь (Шнитников. — И.К.), который зажал мне рот, когда я доказывал необходимость атаковать Плевну с юга… Старик (Криденер. — И.К.) — честный человек, но этот писарь вообразил себя стратегом и стал действовать нахально. А разве можно атаковать двумя дивизиями на протяжении пятнадцати верст» [162].

Вот и получилось, что одни не оценили верный замысел успеха, вторые решили действовать самостоятельно, а в итоге атака Плевны сложилась «замечательно неискусно» [163].

С восьми часов утра и до двух часов дня шла бесполезная перестрелка, а затем начались бессвязные, разрозненные атаки, безуспешно продолжавшиеся до наступления темноты. Общие силы русских в количестве до двух дивизий атаковали на фронте в 16 км! Резерва не было, точнее, его быстро растащили. Тем временем более 30 эскадронов и сотен конницы в полном бездействии простояли на флангах.

Штаб армии настойчиво требовал, чтобы атака Плевны была подготовлена массированным артиллерийским обстрелом вражеских позиций. 16 (28) июля Криденер получил телеграмму главнокомандующего, содержавшую четкий приказ:

«План вашей атаки Плевны одобряю, но требую, чтобы до атаки пехоты неприятельская позиция была сильно обстреляна артиллерийским огнем» [164].

В письме же Непокойчицкого от 16 (28) июля, которое в ночь с 17 (29) на 18 (30) доставил Криденеру штабс-капитан Андриевский, акцент приказа главнокомандующего был даже усилен:

«Великий Князь особенное внимание обращает на то, что вы имеете до 150 орудий и что ими следует воспользоваться с тем, чтобы разгромить противника, употребя для этого хотя бы целые сутки (курсив мой. — И.К.), и затем наступать пехотой» [165].

В соответствии с полученными указаниями Криденер и решил действовать. Утром 18 (30) июля батареи IX корпуса открыли огонь по гривицким укреплениям, но еще до этого великому князю в Тырново была направлена телеграмма следующего содержания: «Шт. — кап. Андриевский прибыл. Завтра утром, 19-го числа, перехожу в наступление» [166].

Очевидно, что Криденер решил потратить сутки на огневую обработку вражеских позиций. А ведь за сутки артподготовки оценка ситуации вполне могла бы измениться. Прежде всего, под воздействием понимания малой эффективности артиллерийского обстрела хорошо выстроенных земляных укреплений. И в день штурма стрелка выбора качнулась именно в эту сторону. К двум часам дня от Шаховского не было никаких известий, в лощине за гривицким редутом виднелись большие резервы противника, а «особенного превосходства действий нашей артиллерии над неприятельской» явно не просматривалось. В это время Криденер и высказал «намерение» «отложить атаку» [167]. Но в три часа ординарец наконец привез долгожданное сообщение от Шаховского. Оказалось, что атака на левом фланге уже идет! В этих условиях Криденер приказал двинуть на противника и части своего корпуса. Таким образом, атака началась не 19 (31), как предполагал Криденер, а 18 (30) июля. Инициатива неугомонного Бискупского сломала последнюю надежду на принятие более разумных решений. Поражение становилось неминуемым.

Мандраж — вот, пожалуй, наиболее точное русское слово, которым можно выразить состояние командования русской армии после второго поражения под Плевной. Сразу поползли слухи, что турок в Плевне чуть ли не 80 тысяч!

Интересно, что этот «прирост» сил Османа-паши начался в головах отцов-командиров русской армии уже после первой неудачи 8 (20) июля. Перед вторым штурмом, 18 (30) июля, и Криденер, и Шаховской оценивали силы турок в Плевне «от 50 до 60 тысяч, из которых более 40 таборов низама, несколько эскадронов регулярной кавалерии и большое число черкесов и башибузуков». Число орудий плевненского гарнизона оценивалось в 65–70 единиц. Силы же изготовившихся к атаке русских частей насчитывали около 27 000 штыков, 2800 сабель при 176 орудиях . И даже исходя из таких, казалось бы, мрачных соотношений, Криденер и Шаховской все же атакуют, и атакуют без должного взаимодействия. Цена такому командованию — более 7 тысяч убитых и раненых. Турки оценивали свои потери до 3500 человек убитыми и ранеными [168].

Уже через несколько дней после неудачного штурма 18 (30) июля Криденер, сознавая растущее влияние прессы, оправдывался перед корреспондентами: мол, он же говорил, что сил для штурма недостаточно, но его заставили, у него был приказ главнокомандующего.

Да, главнокомандующий великий князь Николай Николаевич оказался далек от военной аналитики. После неудачи 8 (20) июля он приказал тупо повторить штурм Плевны. Но ведь никто: ни сам Криденер, ни Шаховской, ни чины корпусных штабов и штаба армии — никто открыто не предложил главнокомандующему иного варианта. Никто даже не решился возражать, и все иные варианты так и умерли на листах штабной переписки. А ведь великий князь не был ни сумасбродом, ни злобным, мелочным самолюбцем. Он мог вполне нормально, по-деловому воспринимать обоснованные мнения других, отличные от своих собственных.