Третий рейх во взятках - Максим Кустов Страница 23

За Ближней Перекопкой прямо в снегу свалено все полковое имущество: продовольствие, обмундирование, кузнечный инструмент, седла, оборудование походной оружейной мастерской, багаж отпускников, ящики канцелярии, полевая почта. Среди всего этого копошатся несколько человек. Во время вынужденной остановки мы слышим обрывки разговоров.

— Господин обер-лейтенант, нельзя же оставить здесь эти гранаты.

— Не рассуждать! Выполняйте приказ!

— Известно ли вам, где наши лошади?

— В Мариновке, в 140 километрах отсюда, на зимней стоянке.

— Как на курорте, а?

— Взять с собой лишь самое необходимое, не больше.

Идет чехарда с погрузкой: взять — не брать, место — нет места. Пытаясь согреться, солдаты машут руками. „Это просто безобразие, ребята, прямо хоть плачь: мы так прекрасно оснащены и все приходится оставить. О чем только думают командир роты и командир полка?“» [62]

Тут уместнее задать вопрос: о чем думало начальство повыше, чем командир роты и командир полка? Во многих немецких дивизиях до начала советского наступления значительная часть обозных лошадей была отправлена подальше в тыл отдохнуть и подкормиться. Немецкая армия не была полностью механизирована, гужевой транспорт был для нее очень важен. Когда пришлось отходить, немцы из-за отсутствия транспорта вынуждены были бросать оружие, боеприпасы, продовольствие, амуницию. Сколько раз потом, умирая от голода в окружении, вспоминали о брошенных продуктах?

Так стоило все же полковнику на таком фоне колотить солдата, грабящего почту?

И вот в такой драматический момент полковник Штейдле вдобавок вдруг обнаружил, что у его отступающих войск, помимо наступающих красноармейцев, есть еще один страшный враг — «хозяйственный чинуша».

«Я вижу у солдат водку и кричу:

— Вы с ума сошли?! Водка?! При двадцати градусах мороза! Прекратить! Немедленно дайте сюда бутылку! Бутылку сюда! Как так выдали? Всем выдали? — спрашиваю я.

— Не оставлять же русским склады с продовольствием.

Меня пытаются убедить, что это сделано с добрыми намерениями. Изголодавшимся солдатам, да еще новобранцам, дали водку.

— Водка согревает.

— Чепуха. Водка расслабляет, делает усталым, опьяняет, — пытаюсь я убедить солдат. — Ведь вам идти еще целые сутки. Может быть, даже без отдыха. В этих условиях водка — яд. Давайте сюда бутылку! Быстрее!

Штренг подходит ко мне и, стараясь перекрыть шум, кричит:

— Какой-то хозяйственный чинуша решил, что он сослужит войскам большую службу, если раздаст продукты вместе с водкой!

У меня нет времени подумать о происходящем, я понимаю, что все смешалось — и представление о долге, и ложное понимание товарищества» [63].

Вообще-то водка зимой, конечно, личному составу не помешает. С умом, организованно и строго ограниченными порциями на привале выдать ее солдатам — значит, помочь им согреться, уменьшить количество заболевших. Можно сколько угодно твердить, что зимой она якобы не согревает. Согревает, и еще как.

Но раздавать ее, когда солдатам предстоит сутки шагать по мерзлой степи, да еще раздавать не «по чуть-чуть», не «по сто капель», а бутылками — это то, что в Советском Союзе той эпохи называли вредительством. На час, на два солдату станет легче. А потом что с ним будет? В сугроб пьяный свалится или примется «правду искать», начнет объяснять начальству все, что он о нем думает. Об этом «хозяйственные чинуши» не размышляли.

Любопытно, что в минуту военной неудачи не только немецкие интенданты предпочитали «спасать» водку, раздавая ее своим отступающим солдатам.

«На краю дороги у трех фанз толпился народ; подъезжали и отъезжали повозки. Это был интендантский склад. Его не успели вывезти и, прежде чем зажечь, раздавали все направо и налево проходившим войскам. Подъехал наш главный врач со смотрителем, взяли ячменю, консервов.

— Хотите бочку спирта? — предложил интендантский чиновник.

У Давыдова жадно загорелись глаза; он колебался. Но смотритель решительно воспротивился: недостает, чтоб команда еще перепилась в дороге.

Наш обоз двинулся дальше. Солдаты втихомолку озлобленно ругали смотрителя за отказ от спирта. А у огромной спиртовой бочки с выбитым дном стоял интендантский зауряд-чиновник и черпаком наливал спирт всем желающим.

— Бери, ребята, больше! Все равно жечь!

Кругом толпились солдаты с запыленными, измученными лицами. Они подставляли папахи, чиновник доверху наливал папаху спиртом, и солдат отходил, бережно держа ее за края. Тут же он припадал губами к папахе, жадно, не отрываясь, пил, отряхивал папаху и весело шел дальше.

Все больше мы обгоняли шатающихся, глубоко пьяных солдат. Они теряли винтовки, горланили песни, падали. Неподвижные тела валялись у краев дороги в кустах. Три артиллериста, размахивая руками, шли куда-то в сторону по грядам со срезанным каоляном.

Но кто же были эти интендантские чиновники? Предатели, подкупленные японцами? Негодяи, желавшие порадоваться на полный позор русской армии? О, нет! Это были только добродушные российские люди, они только не могли принять душою мысли — как можно собственною рукою поджечь такую драгоценную жидкость, как спирт?! И во все последующие дни, во все время тяжелого отступления армия наша кишела пьяными. Как будто праздновался какой-то радостный, всеобщий праздник. Рассказывали, что в Мукдене и в деревнях китайцы, подкупленные японскими эмиссарами, напаивали наших измученных боем, отступавших солдат дьявольской китайской сивухой — ханьшином. Может, это и было. Но все пьяные солдаты, которых я расспрашивал, сообщали, что они получили водку, спирт или коньяк из разного рода русских складов, обреченных на сожжение. Зачем было японцам тратиться на китайцев! У них был более страшный для нас, более верный и бескорыстный союзник» [64], — так писатель Викентий Вересаев, участвовавший в русско-японской войне в качестве военного врача, описывал отступление русской армии после поражения под Мукденом в феврале 1905-го года. Надо отметить, что у Вересаева в госпитале был мудрый смотритель, который сразу сообразил, во что превратится госпиталь, если солдаты получат вожделенную бочку спирта.

Просто поразительно, до чего, несмотря на разницу национальных менталитетов, одинаково мыслили российские и немецкие интенданты под Мукденом 1905 и Сталинградом 1942 годов. Страшный для своих отступающих войск, верный и бескорыстный союзник наступающего врага — интендант, раздающий солдатам водку и спирт из самых благих побуждений.

С не менее любопытной проблемой столкнулся полковник Штейдле по мере отступления: