Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова Страница 23

Солнце пекло всё жарче. Ростислав Андреевич поднялся, поковылял по улице. Всё же решил он не брать извозчика, а идти пешком. На фронте в атаку на извозчике не поедешь…

За день побывал Арсентьев у двух бывших однополчан. У одного из них застал офицера-марковца, бывшего в роковом бою и легко раненого в нём. Тот рассказал подробности случившегося:

– У станции Шаблиевской всё случилось. Местность там открытая, ровная. А мы в наступление идём – ну как на ладони! Так и косят нас краснюки! Не укрыться! Тогда генерал приказал командиру конной сотни обскакать по низине хутор и атаковать его. Конница наша ворвалась туда, сразу полторы сотни пленных и два пулемёта взяли, погнали «товарищей». Огонь смертоносный! А генерал, как всегда, в самом пекле! На плечах убегающих краснюков стрелки наши перешли мост через речку и продолжили наступление на станцию. Сергей Леонидович вышел из хутора, чтобы видеть их переправу. Снаряды совсем вблизи его рвались… – рассказчик судорожно сглотнул. – Есаул, что с генералом был, едва уговорил его уйти назад. А там, едва он отошел от одного здания, как на месте, где он был, разорвался снаряд… Представляете? Через мгновение буквально! Генерал ещё пошутил: «Знатно, но поздно!» Знатно, но поздно…

Слушал Арсентьев, понурив голову, в каждом эпизоде, как наяву, своего командира узнавая с его лихостью и бесстрашием…

– Вы же знаете Сергея Леонидовича! Он же не мог руководить из безопасного места! Он должен был непременно видеть все поле боя, противника, его бронепоезд, красных, оставляющих свой подбитый эшелон! Всё-то он в самых опасных местах был, где огонь гуще всего. Уговаривал есаул уйти, так генерал отправил его. Около шести утра артиллерийский бой был в самом разгаре… Один из вражеских снарядов взорвался шагах в трех от Сергея Леонидовича. Он, как подкошенный, на землю свалился. Рядом – его папаха белая … – офицер глубоко вздохнул, прервался ненадолго. Ему явно тяжело было говорить. Выпил рюмку водки, продолжил: – Мы недалеко были… Бросились к нему… В первое мгновение думали, что он убит… У него левая часть головы, шея и плечо были разбиты, всё в крови… Но он дышал ещё. Подхватили мы генерала, хотели унести его. А тут новый взрыв! Мы невольно упали, прикрыли Сергея Леонидовича собой. Когда пролетели осколки, снова подняли его и перенесли в укрытие… Доктор был в ужасе. Осколочное ранение в левую часть затылка, большая часть левого плеча вырвана… Жутко! А генерал не стонал даже. Очнулся, спросил нас: «Как мост?» Мы ответили… Он понимал, что умирает. Попросил принести икону его, что он возил с собой всегда. Командир Кубанского стрелкового полка поднес её к его лицу. Сергей Леонидович приложился к ней, сказал нам: «Умираю за вас… как вы за меня… Благословляю вас…» – и умер… – офицер не выдержал и заплакал, повторяя последние слова генерала: – Умираю за вас… как вы за меня…

Весь Марков был в этом бою. В каждом этапе его. В каждом действии своём. И в каждом слове. И в этих последних минутах, сохраняя мужество, несмотря на сильнейшие мучения, думая лишь о своих подчинённых… И в этих последних словах… Не только с ним бывших, но и всех белых воинов благословил, как завет оставил…

– Наш долг теперь быть достойными памяти нашего командира. Сражаться за нашу Родину так, как он нам завещал. И если понадобиться, умереть за неё, как он, – тихо сказал Арсентьев. – Давайте, господа, поклянёмся во всём и до последнего вздоха следовать его примеру!

Поклялись торжественно, помянули генерала и разошлись в глубокой печали.

В тот вечер Ростислав Андреевич добрался до своей квартиры пешком, а на утро, встав чуть свет, пешком же, несмотря на порядочное расстояние, поковылял на Новочеркасское кладбище, где этим утром должно было появиться ещё одному кресту над ещё одной овеянной славой могилой.

Давно не видело старое кладбище такого скопления народа. Много офицеров, простые горожане – все пришли проводить героя в последний путь. У вырытой могилы стояла семья Сергея Леонидовича: убитая горем мать, лишившаяся последнего сына, вдова, держащая за руки малолетних сына и дочь. Здесь же был и генерал Алексеев, ссутуленный больше обычного, измождённый, с белоснежной непокрытой головой. Когда гроб был опущен в могилу, Михаил Васильевич тяжело повернулся лицом к присутствующим и не сразу начал свое последнее надгробное слово, видимо, собираясь с силами. Чувствовалось, сколь велика для старого генерала эта утрата. Наконец, хриплым, сдавленным, прерывающимся голосом он заговорил о Христолюбивом воине Сергии, положившим жизнь свою за други своя, верном сыне Отечества, для которого жизнь была не дорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии, о примере для всех, который дал воин Сергий…

Взглянув на семью покойного и повысив с усилием голос, Алексеев обратился к присутствующим:

– Поклонимся же мы земно матушке убиенного, вскормившей и вспоившей верного сына Родины! – с этими словами он, седой, как лунь, тяжело больной старец, генерал от Инфантерии, Верховный руководитель Добровольческой армии, тяжело упал на колени перед матерью Сергея Леонидовича и, уже не сдерживая слёз, отвесил ей земной поклон.

Зрелище вышло душераздирающим и величественным… Следом за Михаилом Васильевичем поклонились и все присутствующие. Но Алексеев не закончил. Не поднимаясь с колен, надрывным голосом он продолжал:

– Поклонимся мы и его жене, разделявшей с ним жизнь и благословившей его на служение Родине, – и снова поклонился до земли. – Поклонимся мы и его детям, потерявшим любимого отца!

После третьего поклона генерал с трудом поднялся и, повернувшись к могиле, бросил первую лопату земли на гроб. Застучала земля по деревянной крышке и закрыла её. Над покрытым венками холмом водрузили скромный деревянный крест. На нём не было надписи, висел лишь терновый венец.

Поклонившись дорогой могиле, Ростислав Андреевич побрёл вдоль бесконечной вереницы крестов, явившихся на старом погосте в последние месяцы. Здесь были похоронены атаманы Каледин и Назаров, Митрофан Богаевский и ещё многие и многие сотни лучших сынов Дона и России. Арсентьев машинально читал надписи: «Партизан Чернецовского отряда, гимназист Платовской гимназии 5-го класса», «сестра милосердия, замученная большевиками», «неизвестный доброволец»… Словно вся Россия нашла на этом погосте последний приют… Россия белая…

У одной из могил одиноко стояла женщина, на которую трудно было не обратить внимания. На ней было одето нечто вроде чёрного балахона, перехваченного широким ремнём. Её тёмные, густые волосы отдавали в рыжину и похожи были на тёмную лаву, льющуюся из жерла вулкана. Они были небрежно заколоты длинной китайской заколкой. Женщина стояла прямо, высоко держа голову, по горбоносому профилю её можно было судить о её принадлежности к одному из кавказских народов.

Когда Арсентьев уже прошёл мимо, незнакомка вдруг спросила, не поворачивая головы:

– Скажите, вам не кажется, что на этом кладбище вся Россия похоронена?

Ростислав Андреевич остановился:

– Прошу прощения, вы обращаетесь ко мне?

– А разве мёртвые могут мне ответить? – женщина повернула голову, посмотрела на подполковника зелёными, продолговатыми глазами. – Так вам тоже так кажется?