Золотой век Испанской империи - Хью Томас Страница 23

И наконец, еще одним членом этого первого Совета Индий был Петр Мартир, гуманист с Лаго-Маджоре. Его назвали в честь святого Петра Мученика – первого мученика в доминиканском ордене (он был канонизирован после того, как его убили в 1252 году между Комо и Миланом, и являлся объектом поклонения в Ломбардии XV столетия). Наш Петр Мартир происходил из древнего рода графов Ангьера, однако из бедной его ветви, так что за его обучение платил граф Джованни Борромео, богатый человек из знатного семейства. В конце 1470-х годов Мартир отправился в Рим, где служил при нескольких кардиналах, прежде чем стал секретарем у Франческо Негри, губернаторе Рима. Он подружился с кардиналом Асканио Сфорца, самым богатым из кардиналов после Родриго Борджиа. Затем блестящего молодого интеллектуала взял к себе Иньиго Лопес де Мендоса, сын маркиза Сантильяна, прибывший в Рим в качестве испанского посла. Когда Лопес де Мендоса вернулся в Испанию, Мартир отправился вместе с ним.

В 1487 году он прочел в Саламанке несколько лекций по классической литературе, после чего его новые друзья начали умолять его остаться в Испании, и он согласился. Кардинал Сфорца просил его регулярно присылать ему письма о том, что происходит в Испании; отвечая на просьбу, Мартир писал как Сфорца, так и самому папе. В Риме с жадностью ждали его писем, в которых рассказывались интереснейшие вещи о Колумбе и других путешественниках в Новый Свет, их прибытие представляло собой литературное событие первостепенной важности. Король Неаполя обязательно требовал у кардинала Сфорца копию, а папа Лев Х велел, чтобы ему читали их за обедом. Мартир писал на латыни, которую не считал мертвым языком и использовал соответственно, хотя иногда и вставлял слова на итальянском и испанском, чем навлекал на себя насмешки некоторых кардиналов {176}.

Судя по всему, в какой-то момент Лопес де Мендоса, его первый испанский покровитель, утратил к нему расположение, начав считать его чересчур многословным. Однако Мартир продолжал с успехом читать лекции в Саламанке {177} и обучать классическим языкам наследников испанской знати: перечень его учеников можно было использовать как справочник о подающих надежды молодых людях эпохи {178}. Мартир стал капелланом при королевском дворе, а затем послом при османском султане Баязиде, который симпатизировал изгнанным из Гранады мусульманам и грозился сделать то же самое с христианами в Леванте, не говоря уже о францисканцах в Палестине. Судя по всему, Мартиру удалось тактично убедить султана, что тому выгоднее поддерживать хорошие отношения с Испанией.

Учитывая этот успех, нет ничего удивительного в том, что королевский секретарь Мигель Перес де Альмасан (конверсо из Арагона, который стал секретарем по международным делам при Изабелле и Фернандо и был фаворитом последнего) попросил Петра Мартира попытаться установить столь же хорошие отношения между королем Фернандо и королем Филиппом Красивым. Однако после смерти Фернандо Мартир в своих письмах в Рим враждебно отзывался о суровом кардинале Сиснеросе, которого он не любил {179}. Позже, при императоре Карле, он относился к «фламандцам» с не меньшей враждебностью, чем любой испанец, хотя и восхищался Гаттинарой. Он был одним из первых в Испании людей, осознавших важность завоеваний Кортеса. Впоследствии он исполнял роль переводчика (с латыни на испанский) при Адриане Утрехтском, когда тот был регентом Испании – и, возможно, надеялся получить от него некоторую награду, когда тот станет папой. Однако Адриан не раздавал подарков.

Начиная с 1523 года Мартир пользовался всеми благами, сопутствующими сану протопресвитера города Оканья – одного из любимых городов королевы Изабеллы, расположенного милях в сорока к югу от Мадрида (протопресвитерами назывались высшие чины белого духовенства). О Ямайке, где у него также имелся титул и права владения, он говорил так, словно был на ней женат: «Моя супруга», так он называл ее. «Я соединен с этой прелестной нимфой, – писал он и добавлял: – Нигде в мире не найти столь приятного климата» {180}. Следует предположить, что ему доводилось беседовать с теми, кто бывал там.

Мартир обладал бесконечной любознательностью. В его обыкновении было просить людей, знавших Индии на собственном опыте, отобедать с ним. «Я нередко приглашал молодого Веспуччи [племянника Америго] к своему столу, – писал он, – не только потому, что он обладает несомненным талантом, но и из-за того, что он делал записи обо всем, что наблюдал на протяжении своего путешествия». То же он говорил о Себастьяне Каботе, который в 1518 году стал пилото майор, то есть главным штурманом, вслед за Диасом де Солисом: «Кабот часто посещает мой дом, и время от времени присоединяется ко мне за моим столом» {181}.

Маринео Сикуло, собрат-итальянец Мартира, долгие годы бывший профессором в Саламанке, вспоминал, как, обедая с Мартиром, он с большим воодушевлением разглядывал у него прекрасные стулья, ибо они были выполнены «превосходно и с непревзойденным искусством». Мартир был в изобилии окружен золотом и серебром, а также рукописями и прочими вещами, которые валялись по всему дому в некотором небрежении {182}.

Франсиско де лос Кобос был секретарем Совета Индий с самого начала. Озабоченный, как и покойный епископ Родригес де Фонсека, в первую очередь собственным финансовым преуспеянием, он уделял мало внимания Новому Свету, на чью судьбу имел столь огромное влияние. Это был главный кабинетный секретарь при Карле V – педантичный, сухой, компетентный, интересующийся женщинами, лишенный воображения. Кобос родился в 1490 году; его отцом был Диего де лос Кобос Товилья, сражавшийся в последних сражениях войны с Гранадой. Овьедо в своей книге «Воспоминания за 50 лет», посвященной рассказам из жизни кастильской знати, писал, что изначально это семейство не имело ни гроша {183}.