Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан Страница 23

Во время заплыва по Неве Артемьев проговорил развернуто то, что я уже слышал на Ржевке, и предложил проект Устава создаваемой организации. Говорили много глупостей. Артемьев конкретизировал и поправлял. Несколько раз речной трамвайчик причаливал к берегу, и музыканты бегали за вином. В итоге был принят довольно жесткий устав, постановили скинуться по двадцать рублей в кассу Поп-федерации.

Прошло еще сколько-то времени. Стало совсем тепло. По сложной системе конспиративных звонков узнаю: ночью в школе на улице Восстания произойдет встреча наших рокеров с польской рок-группой «Скальды», приехавшей в СССР на гастроли. Всем велено иметь при себе три рубля на организационные расходы. Играют с нашей стороны «Фламинго» и «Санкт-Петербург».

Эта школа, бывшая гимназия, – тяжелое, мертвое, без света в окнах здание. Теперь его отремонтировали и напротив, в скверике, поставили памятник Анне Ахматовой. А надо бы еще и мемориальную доску о первом подпольном рок-сейшене в Ленинграде повесить!

В гимназии народу мало, все знакомые. Знакомят со «Скальдами». Братаны Зелинские, Анджей и Яцек, взрослые и, соответственно, пьяные славяне. Артемьев тут же и Васин. Мероприятие имело фантастический успех.

Теперь за мной закреплена группа потенциальных слушателей.

Наступает лето 71 года. Белые ночи, тополиный пух. По системе конспиративных звонков узнаю время и место следующего концерта. Обзваниваю закрепленных за мной и договариваюсь о встрече возле Финляндского вокзала. Конспирация все-таки у нас плохая. Все конспиративные группы договариваются о встрече там же. Человек где-то пятьсот джинсовых волосатиков набиваются в трамваи и едут в ночи, пугая случайных пассажиров. Собираю со своих по три рубля, после я сдам собранное Артемьеву.

Новая подпольная акция проходит под видом съемок фильма о протестующей западной молодежи. Опять в Ленинграде на гастролях «Скальды», опять они после официального концерта приехали поиграть с нами.

Сейшен проходит на пять с плюсом. Затем осенью того же года еще несколько. Оказавшись в лирических отношениях с одной барышней, приближенной к Артемьеву, я узнал вот что:

– Вы просто солдаты, а я уже лейтенант.

– Какой еще лейтенант?

– А такой. У нас жесткая организация. Артемьев – генерал, Коля – полковник. И еще несколько лейтенантов.

– Это еще зачем? – удивился я.

– А затем! На этих сейшенах будут собираться средства для свержения советской власти!

Честно говоря, я не поверил и лишь отмахнулся. Но сомнения зародились. Стал я ими делиться с музыкантами из других групп. В итоге получил приглашение на съезд федерации. Мы с Марским приехали в пивной бар «Медведь», находившийся напротив Таврического сада. Кроме участников съезда никого более в «Медведь» не впускали. На съезде разбирали мое персональное дело и просили покаяться. Я Артемьева послал. В ответ рок-группу «Санкт-Петербург» приговорили к остракизму. Более мы на сейшенах Поп-федерации не выступали, ходили как зрители. Как сообщила подружка-лейтенант, один из подпольных приемов выглядел так: Артемьев звонил в какой-нибудь райком комсомола, представлялся директором картины о бунтующей западной молодежи, который снимается на «Ленфильме». Просил помочь подобрать зал. Комсомол помогал. Никто ни разу не пытался проверить информацию. Поздней осенью Артемьева арестовали.

Каждый из музыкантов Поп-федерации получил повестку на улицу Каляева. Там, в следственном отделе, мы сидели в длинном коридоре, поджидая своей очереди.

Выяснилось, что Артемьев носил значок не по праву, и в смысле значка он, собственно говоря, не являлся никем. Усталый человек из следственного отдела механически задавал вопросы: был ли там-то и там-то? Сдавал ли трешницы и сколько? И про речной трамвайчик, и про «Скальдов». Прочтите, распишитесь, свободны.

Судили его весело. Это походило на сейшен. В тесном вольерчике на скамейке сидел Артемьев.

Его белокурая подруга сидела в первом ряду и живо реагировала на действия суда. Прокурор сказала, но неуверенно: «В десятом классе подсудимый создал группировку школьников, в которой имел звание фюрера…»

Суду прокурор смогла предъявить лишь два подделанных Артемьевым бюллетеня, и за это Артемьев после покаянного слова получил год исправительных работ на стройках страны. А белокурая подруга, также проходившая по делу о бюллетенях, получила год условно. Про деньги, передаваемые нами обвиняемому, речь вообще не шла. Билеты на сейшены не продавали, а то, что я и такие как я собирали трешницы и сдавали их в липовую Поп-федерацию, так то – частные пожертвования, которые не запрещены. Да и о свержении советской власти на суде не заикались.

Кстати, Борис Гребенщиков одну свою знаменитую песню начинает так: «Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой…»

Надо будет при случае его спросить: может быть, и он был в курсе военной структуры Поп-федерации?

Вот так в маргинальной среде советских хиппарей тлела искра вахабизма.

Начиная писать воспоминания о Ленинграде, я предполагал быстро проскочить 70-е годы и более подробно рассказать о том, как работал в Ленинградском рок-клубе на улице Рубинштейна и видел всех: юного Цоя в жабо, Кинчева в пиджачке, Шевчука, только что приехавшего из Башкирии… Но все-таки стану придерживаться исторической справедливости и задержусь на 70-х годах – ведь столько важного и удивительного случилось тогда. А вдруг, кроме меня, об этом поведать будет некому.

Несмотря на гонку вооружений, космический проект и негибкость плановой системы ведения хозяйства в производстве товаров общественного потребления, жизненный уровень населения продолжал расти. Строили новые «спальные» районы, открывались новые станции метро, страна разрабатывала всякие месторождения… На бытовом уровне это выражалось в увеличении денежной массы, которая давила на потребительский рынок, создавая дефицит товаров. Собственно, об этом и без меня постоянно говорят буржуазные экономисты.

Еще в 60-е стало популярным подписываться на собрания сочинений. Светло-коричневый Паустовский, голубенький Пушкин, синий Жюль Верн, бордово-черный Фейхтвангер. До сих пор на книжных полках во многих квартирах стоят книги, приобретенные дедушками и бабушками нынешних обитателей. Помню разговоры родителей о том, что нужно идти в «Подписные издания» (такой магазин только несколько лет тому назад закрылся на Литейном проспекте) и выкупать тома. Несколько раз меня отец брал с собой. Мы выстаивали длинную очередь, затем отец протягивал листки купонов. От них отрезали талоны на вышедшие тома, выдавали новинки. Мы гордо возвращались домой. Над таким приобретательством можно, конечно, посмеяться, но все-таки детство и юность моего поколения прошло в окружении книг. И эти книги мы в итоге прочли.

Когда в 67-м я поступил на истфак университета, отец привел меня в «Академкнигу», находившуюся на Литейном проспекте, метров сто не доходя до Невского, и купил первокурснику соловьевскую «Историю России с древнейших времен». За четырнадцать толстенных томов пришлось заплатить чуть более двадцати семи рублей. Буквально через несколько лет история Соловьева у перекупщиков стоила уже бешеных денег. Где-то на втором курсе в «Старой книге», занимавшей бельэтаж соседнего с «Академкнигой» дома, я постоянно покупал уцененные до пятидесяти копеек книги античных авторов. Книги в годы моего студенчества стоили чуть меньше или чуть больше рубля. До начала 70-х серьезного книжного черного рынка не существовало, но затем он сформировался стремительно. Тогда же резко выросли цены, к примеру, на джинсы. Если в 70 году я купил почти новые «супер райфл» за пятьдесят, то к середине семидесятых такое удовольствие уже стоило сто пятьдесят и более рублей.