Европа и ислам. История непонимания - Франко Кардини Страница 23

Однако, принимая во внимание особое значение Иерусалима для христиан, его неповторимую символическую и духовную ценность, а также хорошее представление христиан о нем благодаря рассказам паломников, можно с уверенностью сказать: именно Святой город сыграл фундаментальную роль во взаимном познании Европы и ислама и в развитии контактов между ними, пусть и не всегда дружеских.

После смерти Саладина в 1193 году его огромная империя прекратила свое существование. Наследники великого эмира разделили ее между собой, следуя тем самым исторической константе Ближнего Востока, заключавшейся в соперничестве и напряженных отношениях между правителями Сирии (или Месопотамии) и Египта. Султаны айюбидской династии, наследники Саладина, поделили между собой эти две области: Иерусалим достался каирскому айюбиду, ал-Малику ал-Камилу, который, видимо, унаследовал и многие положительные качества Саладина. Мудрый, умеренный в политике, верный своему слову, он прославился как благодаря своей встрече с Франциском Ассизским, которая, похоже, состоялась на самом деле, хотя в западных источниках выглядит скорее легендой (правда, упоминания о ней встречаются и в мусульманских документах), так и благодаря перемирию, заключенному после переговоров с одним из его соседей и политико-дипломатических корреспондентов — германским императором Фридрихом II. Этот император встал во главе крестового похода, однако, будучи правителем Сицилии и южной Италии, был весьма заинтересован в дружеских отношениях с султаном; кроме того, он разделял некоторые его научные интересы.

В 1229 году султан заключил с Фридрихом II перемирие, которое на практике предусматривало следующее: оборонительные сооружения Святого города сносились, христианские святыни возвращались верующим во Христа, а мусульманские святые места, то есть Харам аш-Шариф, переходили к мусульманам. Решение идеальное благодаря своей справедливости: к нему в 1240–1241 годах еще раз обратится брат английского короля Ричард Корнуолльский, которого можно назвать «мирным крестоносцем».

Слабой стороной этого решения, позже названного образцом дипломатической мудрости, была неустойчивость сложившейся таким образом ситуации. Ведь она предполагала нерушимость дипломатических отношений между христианскими правителями, заинтересованными в Святой земле, и айюбидскими султанами Каира; однако сами христианские правители не слишком ладили друг с другом, а внешние события — например, монгольская экспансия по всей Евразии — еще более усложняли общую картину. Поэтому некоторые сочли целесообразным заключить союз с айюбидами Дамаска, что изменило расстановку политических сил и вынудило каирского правителя к ответным мерам. Одной из этих мер стала вербовка примерно десяти тысяч среднеазиатских наемников из Хорезма — территории в нижнем течении Амударьи, на границе современных Узбекистана и Туркмении. Именно они в июле 1244 года напали на Иерусалим и разграбили его: нападение сопровождалось резней и надругательством над святынями.

Надо сказать, что в Иерусалиме — как утверждают мусульманские источники, при содействии Саладина — уже давно сложилась крупная еврейская община. Она состояла по большей части из семей, бежавших из Франции и Англии, где уже намечалась тенденция к притеснениям и преследованиям евреев и где в их адрес неоднократно звучали обвинения в осквернении освященных облаток и ритуальных детоубийствах. В тот же период и по схожим причинам многие евреи, в первую очередь из Франции, бежали в мусульманскую Испанию. Иерусалим во времена крестовых походов посещали знаменитые евреи, как, например, великий Маймонид и Вениамин бен Иона Тудельский; в эпоху айюбидов видную роль в культурной жизни евреев Иерусалима играл еще один выходец из Испании — Моше бен Нахман, известный как Нахманид.

Хорезмское осквернение 1244 года стало для короля Франции Людовика IX одним из предлогов для немедленного снаряжения крестового похода против айюбидского Египта — похода, который давно был в его планах. Во время него король попал в плен. В 1249 году, будучи в плену, он стал свидетелем дворцового переворота: в Каире пала династия султанов — потомков Саладина, и на их место встали новые правители. Это были гвардейцы — рабы азиатско-кавказского происхождения (турки, курды, черкесы, татары), которых называли «мамлюками» (от арабского мамлук — «находящийся во владении», «раб»).

В Иерусалиме, власть над которым мамлюки твердо удерживали, они первоначально установили военное правление. Используя противоречия и споры в лагере крестоносцев (в первую очередь между венецианцами, пизанцами и генуэзцами, а также тамплиерами и госпитальерами), мамлюки в 1260 году разгромили коалицию монголов и крестоносцев и развернули военную кампанию по уничтожению последних «франкских» гарнизонов в Сирии и Палестине, оставшихся только в нескольких прибрежных городах или замках, занятых рыцарскими орденами. Преуспев в своих намерениях к концу века (последняя цитадель крестоносцев, Акра, пала в 1291 году), мамлюки принялись с такой же систематичностью разрушать портовые сооружения, разорять сельскохозяйственные угодья, делать все для того, чтобы караванные пути переместились в другие области. За несколько десятилетий цветущие земли превратились в пустыню.

Дело было не в небрежности и не в дурном правлении, а в сознательном политическом выборе. Мамлюки прекрасно знали, что Иерусалим интересует христиан по политическим и религиозным мотивам; однако им также было известно, что уже два века он интересует их и в торгово-экономическом плане, что служит оправданием для крестовых походов. Таким образом, если бы удалось снизить экономическую и торговую привлекательность этой территории, идея крестовых походов потеряла бы многих сторонников. Кроме того, господствуя над Египтом и, следовательно, регулируя оборот товаров, которые по Красному морю и Нилу доходили до нильской дельты и портовых городов — Александрии и Дамиетты, мамлюки видели в прибрежных городах Сирии и Палестины своих конкурентов. Если бы их значение удалось свести на нет, торговый оборот на Ниле сильно вырос бы. Таким образом, руководствуясь тактико-стратегическими и одновременно торгово-экономическими соображениями, мамлюки стали виновниками общего, в том числе демографического, упадка, который наступил на территории Сирии и Палестины и продолжается до сих пор: только в последние десятилетия были предприняты инициативы, способные в корне изменить ситуацию.

Что же касается Иерусалима, то рабы-правители оказались ревностными защитниками ислама, но при этом старались уважать права евреев и христиан и корректно вели себя по отношению к паломникам. В XIII–XVI веках туда прибывало так много паломников, что Венеция даже сочла возможным организовать «регулярные рейсы» по морю: паломничество обогащало султанскую казну и кошельки мусульманских купцов. Мамлюки также содействовали благоустройству города, укрепив его стены, обновив территорию Харам аш-Шарифа и построив множество духовных школ — медресе.

Однако мамлюки пользовались любым случаем настроить друг против друга подвластные им общины, чтобы удобней было управлять ими. Из уважения к истине нужно сказать, что они делали это всегда умеренно, но все же, например, покровительствовали христианам в ущерб евреям. Особенно благоволили они к францисканцам, пользовавшимся поддержкой правителей Неаполя из Анжуйской династии: те видели в каирских султанах добрых соседей. В 1309 году султан официально отдал францисканцам собор Гроба Господня, храмы на Сионской горе и в Вифлееме. Позже, в 1333 году, король Сицилии Роберт приобрел у султана права на дом, расположенный сразу за южными стенами города, в котором, по преданию, происходила Тайная Вечеря. В 1342 году он передал это здание францисканскому ордену: это положило начало францисканской страже в Святой земле (приор францисканского монастыря на Сионе впоследствии сделается «Стражем Святой земли»); кроме того, благодаря этому зал Тайной Вечери приобрел те красивые готические формы, которыми можно любоваться до сих пор. Но правители-мамлюки тем не менее ревностно применяли исламский закон, запрещающий восстанавливать обветшавшие культовые здания немусульманских общин. Именно поэтому многие христианские церкви представали перед паломниками и странниками в довольно плачевном состоянии: в XIX веке это приводило в восторг романтиков, но в XVI–XIX веках придавало пейзажу печальный дух заброшенности, который чувствуется во многих описаниях и рисунках того периода.